Я уже сказал, что кормёжка в артели, в отличие от других, была, мягко говоря, не ахти, и поневоле вспоминал Колымскую артель».. беду». Котлеты там были с башмак, гуляши горой, в борщах всегда и у каждого был добрый шмат мяса. Винегреты, всевозможные салаты, малосольный лосось – постоянно стояли на столах в тазах, как и горячие чайники с чаем, кофе, какао, ешь – не хочу.
В этой же артели, мяса мы почти не видели, а о том, чтоб даже в мороз перекусить или глотнуть чайку, и речи не могло быть. Зато они где-то закупили мороженой сельди, и нам уже не нужно было гадать, что на обед, всё пропахло жареной селёдкой.
Коком в артели был русак, дразнили его Женькой, он был читинский, и мы были ровесниками. Как бы то ни было, но мы с ним нашли общий язык: просто я подогнал ему как форму белый капитанский китель с золотыми пуговицами, лежавшим у меня с давних пор, чем и покорил сердце флотского кока, что и стало невольным предлогом к дружбе. Жека частенько «подогревал» меня чаем, сахарком, а то и сливочным маслом, что было совсем не лишним при систематическом недоедании. Электрочайник у меня был, и по вечерам я кайфовал, попивая крепкий, сладкий чай. К той поре я жил отдельно от толпы, меня достали пустые споры, глупые базары, орущие футбольные болельщики у мутного телика и карты, которые я ненавижу и не играю даже в подкидного.
В нашем вагоне пустовала каюта проводника, заваленная всяким хламом. Сломав переборку гальюна, я соединил два отсека, и у меня получилась прекрасная каюта «люкс», где я и стал полновластным хозяином. Как потом оказалось, это была самая холодная часть вагона, Арктика. Но не зря говорят что голь на выдумки хитра, да и жизненный опыт не последнее дело. Вскоре у меня в каюте исходила жаром мармитка от кухонной плиты, и была возможность не только согреться, но и просушить рукавицы, обувь, одежду да и выстиранное бельишко.
Теперь, когда у в каюте у меня Ташкент, есть столик, светильник на переборке, при котором можно читать, включать и гасить свет, не вставая с тёплой постели, есть транзистор, по которому я могу послушать музыку и нормальную русскую речь, а не «балаканье» хохлов, и только здесь я отдыхал душой и телом. Хохлы завидовали моему «люксу», поэтому иногда, ради юмора заталкивали в замок то гвозди, а то проволоку или просто элементарный деревянный клинышек. Зато какой они испытывали кайф, глядя, как я чертыхаясь ковыряюсь с замком.
Это удовольствие я им быстро обломал, приобретя сразу десяток простеньких дешёвых замков, и в очередном случае паскудства я просто спиливал ножовкой по металлу испорченный замок и вешал новый. А тут ещё «Дед мороз», который жил через стенку вагона, но только в сугробе, или может даже кто-то другой, но тоже очень добрый, прислал очень ценный для меня подарок.
Однажды, ещё в марте, выйдя вечером из вагона, я обратил внимание на собак, грызущихся меж собой. Они барахтались в сугробе, дрались за какую-то банку, отогнав псов, я взял её, вынес на свет, и вот те хрен, это была прекрасная свиная тушёнка, целых три литра. Возможно, что и кто-то из хохлов заныкал в снегу эту банку, видимо, на чёрный день, но собаки унюхали, откопали, отгрызли капроновую крышку, вылизали, сколько смогли, а остальное подарили мне. Ложкой я выгребаю верхний слой, выбрасываю собакам, а потом, не спеша, исходя тягучей голодной слюной, мажу толстым слоем тушёнку на хлеб, грею и пью обжигающий чай, не пожалев ни заварки, ни сахара – праздник так праздник.
