– Не сильно ей доверяешь-то?
– В самый раз.
66. Интерьер.
Аэропорт Бен-Гуриона. Рахиль проходит паспортный контроль. Девушка, что проверяла Рахиль тогда, во время первого отъезда из Тель-Авива, стоит за соседней стойкой. На ней та же военная форма, но только более свободная. Рахиль кричит ей: (на иврите, закадровый перевод).
– Поздравляю!
– Спасибо! – лицо девушки расплывается в счастливой, несколько детской улыбке.
– Ну? Слушай меня, старую грымзу! Сколько недель? Небось не больше шестнадцати?
– Угадали!
– А как же! Я всегда в точку попадаю. Вернусь, не забудь в гости позвать!
Рахиль спешит к самолёту.
– Обязательно, – кричит девушка вдогонку, – когда обратно ждать? Куда ж я денусь!
Поле. Самолёт выруливает на взлётную полосу.
67. Интерьер.
Москва. Мастерская Рахили. Рахиль в своей неизменной шляпе перед мольбертом. Делает кистью несколько мазков. Аккуратно протирает кисти, лежащие на столе рядом с палитрой.
– Всё. Точка. Сеанс окончен.
– Можно посмотреть наконец-то? – Любаша вскакивает с кресла, делает несколько шагов к картине, которая повёрнута к ней тылом.
– Стоп! Не подходить.
– Почему?
– Когда Сергей за вами обещал заехать?
– Через… – смотрит на ручные часы Любаша, – пять минут.
– Вот тогда и покажу.
Длинный, требовательный звонок в дверь.
– Откройте, – тоном приказа произносит Рахиль.
Входит Сергей вместе с Ксенией.
– Сговорились, что ли? – бурчит Любаша.
– На лестнице догнал – отвечает Звягинцев.
– Ну, смотрите. – Рахиль поворачивает полотно к Звягинцевым.
И видны их лица. На лице Любаши ужас, страх, отвращение. Сергей зажмурился.
– Это не я, не я, не я! – кричит Любаша. – Сволочь! Как ты посмела! Это не я, это она зарубила, она!
– Проклинаю тот день и час, когда попросил написать портрет. Сейчас его изрежу на мелкие кусочки, полоски, лоскутки, – Сергей хрипит и рвётся к картине.
Ксюша перехватывает Сергея, вцепившись ему в рубаху. А Любаша кричит на одной ноте:
– Это не я, не я, не я!
Рахиль сидит, не шелохнувшись. Руки опущены между колен, шляпа закрывает лицо.
– Я заплачу, много, сколько скажешь! Только уничтожь это! – Сергей несколько взял себя в руки.
– Нет, – за Рахиль отвечает Ксюша.
– Тысячу евро? Две? Пятьдесят тысяч? Сто?
– Нет.
– Но почему?
– Хотите знать? – Рахиль поднимает голову, смотрит прямо, жесткие складки возле губ, глаза потемнели до черноты.
– Ведьма! Проклятая ведьма! – произносит Любаша.
– Ну, во-первых, – не обращая внимания на ругательства, – уничтожить свою работу – это как ребёнка своего убить. А главное, хватит вам жить в иллюзиях. Не лги хотя бы себе, нельзя жить в вечном страхе.
Рахиль встаёт, медленно подходит к Любаше, протягивает к ней руки, кладёт ладони на голову, Люба смотрит как заворожённая, потом глаза её наполняются слезами. Рахиль обнимает её плечи, гладит по спине, шепчет на ухо: «Тихо, тихо, девочка, не плачь. Прости себя, наконец».
Натура.
Бывшая ферма. Машина Букашкина подъезжает к воротам. Егор выходит из салона, бесшумно прикрыв дверь. Смотрит в щель. Флаконы с духами стоят в коробках, готовые к отправке. Стеклянные фляги из-под суррогата отмыты, выстроились вдоль стен.
Интерьер. Работницы сидят за сколоченным из досок столом, нарезают хлеб, расставляют снедь – готовятся к обеду. Со скрипом открываются ворота, входит Букашкин.
– Ой! – работница с золотыми зубами испугана. – Вы кто такой есть?
– Хозяин ваш, бабоньки, – несколько игриво отвечает Егор.
