Какая бы не была взрывная кульминация совершённого действия, она ставит точку. А за точкой наступает, может быть и яркая, может быть и сладкая, но обыденность, с тупиковой фантазией повторения. – Пусть всегда процветает утро!
Однажды они пришли и увидели, что заветные веточки вербы исчезли, кто то поломал их. Возможно, коза деда Михея, водимая жаждой кому-то напакостить сорвала их и безжалостно сожрала. Странно, что эту козу не съели немцы. Но деду всегда везло. Даже бабка, после большого дедового подпития всердцах говорила: «Когда уже тебя чёрт возьмёт, чтоб освободил мою бедную душеньку?» – ушла раньше деда. Дед её похоронил и как бы на первых порах обрадовался, что некому будет его пилить. Но не позже, как через неделю опомнился, осознал своё старческое одиночество, и очень сильно загрустил. А вследствие этого – напрочь бросил пить, и обменял у своей соседки самогонный аппарат на старое ведро. Володька с Иркой, в сломанных ветках увидели плохой знак и навсегда перешли на небольшой стожок сухой отавы, что находилась недалеко, того же деда Михея. Так прошло ещё какое-то время.
Некоторые учёные утверждают, что мир состоит из плюсов и обязательных минусов. Не было бы минусов, не было бы и плюсов и наоборот. Мы не учёные и залазить в такие дебри пытаться не будем. Однако, в нашем случае, из этого следует вот что. – Если есть счастье, то есть и несчастье. И в какой-то песне говорится, что они ходят рядом. Как-то Володька шёл из колхоза под вечер. Сегодня ему выпала честь мазать серной мазью коростяных колхозных лошадей. Ещё война не кончилась и товарищ Сталин землю не раздал. Как вы знаете, он её и после войны не раздал. Навстречу шёл дед Михей и тянул на верёвке злорадное животное. Коза или упиралась, или пыталась его боднуть под зад. Коза посмотрела на Володьку таким злорадным смехом, что душа сжалась в маленький комочек. Поравнявшись с Володькой дед остановился, Володька тоже остановился. Дед крякнул, высморкался и вытер нос засаленным рукавом.
– Ты это… это вот… ты Володя… я же говорю, ты парень хоть куда… даже городская, и то… так ты вот это… – Володька похолодел.
– Что ты мычишь, дед, говори толком.
– Ну я же говорю… что ты вот это… да приехал к ней, вся грудь в орденах, это ж вот, к твоей Ирке. Там такой… только с палочкой, видно в ногу ранило. – У Володьки оборвалось сердце, но он возразил.
– Ну и что, и у нас жил раненый военный. Правда, его заграбастали потом…
– Ну нет, сынок, там дело такое… ну ты смотри… может, оно и не то, только вот тебе пятнадцать с гаком, а ей уже поди двадцать… наверное. Вон оно какое дело. Ну ты не того… – дед дёрнул козу за налыгач и пошкандыбал, сильно наступая на пятки. Не может быть думал Володька, она не может со мной так поступить. Он поравнялся с Воротами Катьки. Катька, как ждала его. В её глазах дьяволёнком играли злые и насмешливые искорки.
– Ну что сосунок? Приехал к твоей, не чета тебе. Значит от ворот – поворот – и она засмеялась. – Нашёл себе кралю, подумаешь… и Катька скрылась в глубине двора. Через несколько дворов его остановила баба Бегерыха —
– Слышь, малец, а к твоей Ирке приехал жених. Но ты не тужи, – зачем она тебе старая кляча. Он моя внучка – Оля. Уже четырнадцать лет. Как раз твоя пара. – Чувствовался дефицит мужчин. Володьку помутило, а на глазах выступили слёзы. Мир померк. Земля ускользала из под ног. Он в полнейшем замешательстве пришёл домой, а там Санька. Санька. так посмотрел на Володьку, что этим взглядом сказал и ясней, и больше всех. Это была последняя капля.
