Незадолго до окончания школы Аркадий объявил семье, что хочет заниматься живописью. Сделал он это не без некоторой опаски, но с твёрдой решимостью. Затруднение заключалось в том, что отец мог посчитать выбранное им дело недостойным, и парню пришлось бы покинуть свой дом. Однако вышло иначе, даже наоборот, хотя дом он всё равно оставил на некоторое время. Честно говоря, от неожиданной радости, что сын выбрал такую специфичную стезю, Геннадий Аркадьевич несколько перестарался и отправил его учиться заграницу, во Францию, в Париж. Поначалу парень был очень доволен и возможностью смены обстановки, и получением образования в одном из лучших университетов мира, однако позже, когда он там достаточно обжился, возникла масса больших и малых затруднений. Во-первых, Аркадия учили не совсем тому, чего ему бы хотелось – смесь из культурологии, теории и истории искусства, философии и отчасти анатомии оказалась для него абсолютно чуждой. Во-вторых, ранее никто из семьи Безродновых не только не учился заграницей, но и не уезжал туда надолго. Пусть она не являлась образцом сплочённости, но так сразу и вдруг связи в ней не рвались, тем более в отношении столь юных особ, поэтому внутри их тесного мирка, отца, сестры, деда и бабок, отложился неприятный осадочек, не из зависти или сожаления, а от отчуждённости, тем более сильный, что прежде Аркадий являлся всеобщим любимцем.
Обучение и созревание
Внешне первый год его странствий прошёл вполне терпимо. Молодой человек, ни разу доселе не живший один вдалеке от дома в незнакомой обстановке, среди иной культуры и языка, освоился сравнительно быстро, а интенсивные занятия, в которых, как водится, он не сразу стал преуспевать, не давали времени для чрезмерной рефлексии. Чужим он себя заграницей не чувствовал, ему многое нравилось, но не чувствовал себя и своим, поэтому естественно, что на каникулах Аркадий ездил к родным, а не путешествовал по стране, в которую его заманила судьба, чтобы разглядеть её поближе и, возможно, полюбить. Но, когда он в первый раз приехал в Москву после успешно сданных экзаменов, вдруг поймал себя на мысли, что теперь и здесь оказался не вполне дома. Не в стране, не в городе, именно в том конкретном месте, той конкретной квартире, которую покидал несколько месяцев назад. Подумал и тут же вспомнил значение своей фамилии. Ни отец с сестрой, ни дед с бабкой, ни даже мачеха не стали ему чужими, между ними по-прежнему чувствовались прочные связи, однако прошло некоторое время, и он, и они немного переменились, изменились определённые обстоятельства в их жизни, пусть в сущих мелочах, но Аркадий в них уже не участвовал. Для парня неумолимое течение времени оказалось серьёзным открытием, именно с этого момента он стал по-настоящему взрослеть. Появившееся сугубо внутреннее, иллюзорное расстояние привело к отстранённости от реальности в личных чувствах как состоянию души, что для юности в случае возникновения у неё нереализованных амбиций, когда человек отчаивается найти свои субъективные мечты и чаяние вовне, чревато парадоксальным удушьем от присутствия незаполненного пространства вокруг. Отчуждённость особо ощущалась за новогодним столом, за которым как будто сидел отдельно Аркадий, отдельно все остальные. Его много расспрашивали об учёбе, о жизни заграницей, о том, как он устроил свой быт, что повидал и с кем общается. Все внимательно и доброжелательно выслушивали его слова, но как только речь заходила о чём-то другом, Безроднов-младший вдруг понимал, что больше в разговоре ему места нет. Тем не менее, он был рад повидаться с родными и покидал их со спокойным сердцем.
