Инквизиция. Псы Патриарха. Они нашли его. Даже здесь, в этом аду Пепелища.
Человек в плаще не стал скрываться. Он медленно вышел на открытое пространство, держа руки на виду, но в этой позе не было миролюбия. Была уверенность хищника.
– Ториан Дарк, – голос был спокоен, почти вежлив, но резал слух, как ржавая пила. – «Железный Псалом». Или то, что от него осталось.
Ториан молчал, готовясь к бою. Его железная рука сжалась.
– Удивляет твоя… активность, – продолжил незнакомец. – Даже в таком состоянии находишь время для благотворительности? Или просто от скуки?
– Чего тебе, шакал? – прохрипел Ториан. – Пришел вручить орден «За защиту старух»? Или просто полюбоваться на рукотворное чудо? – Он дернул плечом, заставив протез скрежетать.
Незнакомец тихо рассмеялся. – О, это чудо мы уже оценили. Патриарх передает привет. И напоминание. – Он сделал паузу, и следующая фраза прозвучала как приговор: – «Вот, Я сделаю тебя ужасом для тебя самого и для всех друзей твоих, и падут они от меча врагов своих, и глаза твои увидят это» (Иеремия 20:4).
Слова ударили Ториана, как молот. Это был не просто стих. Это было напоминание о его пророчестве. О пророчестве, которое он услышал в ту роковую ночь перед падением. Пророчестве, которое предрекало его предательство и гибель всех, кто ему дорог. Пророчестве, которое сбылось.
– Заткнись! – рявкнул Ториан, делая шаг вперед. Ярость закипела в нем, смывая осторожность.
– Или что? – незнакомец не дрогнул. – Сломаешь мне кости своей игрушкой? Убьешь посланца Патриарха? Это лишь подтвердит твою вину, Дарк. И приблизит исполнение всего пророчества. – Он медленно отступил на шаг, растворяясь в тени развалин. – Мы следим. Помни о пророчестве. Помни о ней. И жди. Твой час близок, «Железный Псалом». «Вот, Я сделаю тебя ужасом…»
Голос оборвался. Незнакомец исчез так же тихо, как появился. Оставив Ториана одного среди развалин, поверженных мародеров и гнетущего запаха пепла. С библейской угрозой, звонящей в ушах, и ледяным ужасом, сжимающим сердце. «И глаза твои увидят это…»
Он посмотрел на свою железную руку. Надпись «Крепость моя и защита моя» казалась насмешкой. Крепость рухнула. Защита была иллюзией. Оставался только ужас. И долгая дорога в никуда. Или… навстречу тем, кто тоже бежит от пророчеств и падших стражей.
Он пнул валявшуюся под ногами обломанную трубу. Звонкий лязг железа разнесся по мертвому городу. Похоронный звон по Вестмарчу. По Паладину Дарку. По всем иллюзиям.
«Как одиноко сидит город…»
«И повел Моисей Израильтян от Чермного моря, и они вступили в пустыню Сур; и шли они три дня по пустыне и не находили воды» (Исход 15:22).
Три дня. Три долгих, выжженных солнцем дня Элира шла на Запад, следуя тому незримому компасу, что поселился у нее в груди после Гласа в горах. Путь лежал через раскаленные пустоши, что отделяли Плачущие Горы от чуть более обитаемых земель. «Земля жаждущая, безводная, изнывающая» (Псалом 62:2). Каждый шаг давался с трудом. Песок набивался в потрескавшиеся кожаные башмаки, солнце жгло кожу, а запасы воды, наскоро собранные в покинутой общине, таяли с пугающей скоростью.
Она чувствовала пустыню не только кожей. Ее дар, «Истинный Взор», был обоюдоострым мечом. Он показывал ей не только физическую сушь, но и эхо страданий. Здесь когда-то шли войны. Земля хранила «кровь вопиющую» (Бытие 4:10) – отголоски боли, страха и ярости погибших. Эти видения накатывали волнами, как горячий ветер, вызывая тошноту и головокружение. Она видела тени сражений, слышала далекие крики, чувствовала холод стали на своей коже. «Как усталый олень жаждет воды, так душа моя жаждет Тебя, Боже!» (Псалом 41:2). Но жаждала ли она Бога Люмис? Или чего-то иного? Силы, способной заткнуть этот вопль земли и ее собственной измученной души?
