Но никакого движения. Они и правда были вынуждены выбирать. Здесь и сейчас. Как же они такое ненавидели.
И тогда Асатома вяло взмахнули рукой, сдаваясь. Давайте, Гамайа, ведите. Ваша взяла.
И они повели.
Сначала пропал истерический рёв.
Затем остановилось мерцание.
С каждым шагом Асатома наблюдали, как изогнутые рёбра тессеракта становятся симметричнее, а затем начинают попарно сливаться, образуя квадратные светящиеся холодным бело-лунным светом врата. На их фоне двигающиеся впереди Гамайа выглядели ожившей статуей холодного металла, блестящего в прорезях хламиды.
Обычно неловкие и хаотичные, их движения в те мгновения обрели небывалую грацию крадущегося хищника, нацеленного и сосредоточенного. Гамайа не оборачивались, как не стали оборачиваться и Асатома, когда врата наконец замкнулись за их спиной и их свечение разом истаяло.
Асатома опустили глаза и не увидели там привычных дорожек грида. Только путеводная нить в руках Гамайа напоминала, что они не потерялись.
– Гамайа?
– Да.
Всё так же, не оборачивались, они продолжали настороженно двигаться вперёд.
– Вы знаете, куда мы идём?
Окружающая тьма будто целиком состояла из чего-то замкнуто-плотного.
– Я иду по мировым линиям инфлатона, не мешайте.
– Ясно.
Хотя ничего и не ясно. Асатоме оставалось только догадываться, как распавшиеся сотни миллиардов лет назад виртуальные частицы могли кого-либо куда-то вести и что именно за следы они оставляли. Но Гамайа тут виднее.
У Асатома же отчаянно кружилась голова, отчего в неё лезли всё более мрачные мысли.
Зачем они сюда попёрлись?
Ну, Войд. Пусть со своими загадками, из которых его происхождение – не самая главная.
Да и не сказать, чтобы Войд вообще много кого интересовал. Были в глубине Вечности и места поинтереснее, такой Она и была создана – многоликой, бесконечной в своих проявлениях и в некоем высшем смысле непознаваемой. Войд же был каким-то нарочно упрощённым, уплощённым бельмом на Её глазу. Никто не знал, как и зачем он здесь взялся, как никто его специально и не создавал, во всяком случае никто в том не признался.
А тут вдруг такое.
Во всей этой истории было что-то неполное, разило от неё какой-то дурной загадкой в стиле плохой беллетристики. Два горе-исследователя, сокрытых в пыльном кармане бытия, что они рассчитывали тут отыскать? Пару лежалых монет да сто лет не стираный носовой платок?
Хорошо бы. А то дело может ограничиться лишь парой клочков сбившейся пыли, от которой происходит только случайный аллергический чих.
Асатома тут же почувствовали тот самый позыв. Смешно и грустно. Тереть переносицу не помогало. Тогда Асатома махнули рукой на приличия и тут же громко, отчаянно чихнули.
Гамайа тут же обернулись.
Двое несколько мгновений потаращились друг на друга, а потом оба не выдержали и принялись смеяться.
Ситуация глупее не придумаешь. Посреди непонятного ничто двое высоколобых пафосных представителя кафедры, сгибаясь пополам, хохочут невесть с чего во всё горло.
Уф, кажется, отпустило.
– А вы, Асатома, не промах.
– В каком смысле?
– Мы думали, вы всё-таки останетесь.
– Звучит дико обидно. Почему вы так решили?
– Не знаю, не в вашем стиле поступок.
– Но в вашем.
– Вы прекрасно знаете, какая у нас репутация на кафедре.
– Хулигана.
– Если не хуже. О вас такого не скажешь.
– Кажется, вы путаете нелюбовь к спонтанным поступкам с неспособностью принять быстрое решение.
Гамайа склонили голову в извиняющемся движении.
