Но я найду выход из коварного мрака, который сравниваю с её мещанской средой. А стоит мне произнести твоё имя, как мрак рассеется, как чёрный снег под лучами весеннего солнца. И невольно думаю, ты моя крестовая дама. И буду шептать твоё надёжное имя, Вера! Я стану шептать его во сне и наяву, но теперь слушай, что я буду тебе рассказывать и что сродни исповеди перед Господом. Ты, возможно, задаёшься вопросом, почему я иду пешком?
У нас тут перерыли дорогу, автобусы, – слышу я разговор дачников, – временно не ходят. И поэтому люди идут в город под дождём пешком. Мне надо пройти около шести километров пути, чтобы попасть в свой посёлок, где живут родители и братья.
В пути ко мне пришла мысль – зайти к моему другу Григорию, о котором я тебе рассказывал. Да, он надёжный друг, с которым единственно я делюсь всеми проблемами. И потому он в курсе моих натянутых отношениях с женой и её родителями.
В дачном посёлке есть местечко, в котором стоят несколько бараков, в одном из них и живёт со своей семьёй Григорий. Я шёл по шоссе, которое и привело меня к нему. Ты, наверное, догадываешься, почему я решил зайти к Григорию. Да, ты угадала, мне необходимо узнать, как обстоят дела со мной на работе, ведь я, уехав к тебе, прогулял почти неделю. Когда я пришёл к нему, он находился в кухне и что-то делал. Ведь он мастер на все руки. Там у него целая радиотелемастерская, на полках стопы журналов по телерадио, на столе и полу стоят телевизоры, всюду электролампы, для швейных машин детали, запчасти.
При моём неожиданном появлении Григорий оказался в растерянности. И поэтому был непередаваемо рад, он положил на металлическую подставку дымившийся на кончике канифолью паяльник и быстро пошёл ко мне навстречу. Он хлопал меня по плечам, жал крепко руку и широко искренне улыбался и принялся расспрашивать, какими судьбами я у него и где я все эти дни пропадал? Мы сели, я стал рассказывать. И с каждым словом мрачнел. Он знал, что я могу к тебе уехать, но чтобы так неожиданно. И сожалел, что я его не предупредил, ведь я должен был уехать во вторник вечером, а я – в понедельник. Он обещал меня прикрыть на работе. Конечно, моё начальство не знало о моём внезапном отъезде. Было известно лишь одним ребятам. И то они точно не знали: уехал ли я или со мной ещё что-то случилось, так как мы договаривались, что поеду, как сказано, во вторник, а значит, во вторник я должен был выйти на работу. Но так как я не вышел и в другие дни, то были все основания считать, что со мной что-то приключилось. Но печальнее всего то, что узнал (это было вчера, в пятницу), в мой приезд из реки Аксай вытащили утонувшего молодого парня по приметам похожего на меня. Он был в такой же жёлтой махровой футболке, какая имеется и у меня.
Когда Григорию об этом случае рассказали, у него, по его словам, на руках ёжиком поднялся волосяной покров, и от испуга в замирании сжалось сердце, и его чуть ли не сотрясала нервная дрожь. Это своё состояние он мне сам передал. Мой начальник тоже переживал и говорил Григорию: «Пусть хоть куда угодно уехал, но только был бы жив».
Но теперь Григорий успокоился, что я жив и здоров. Потом он рассказал мне, как собирались ребята и старались уладить моё сложное семейное положение. Почти у каждого из них есть по одному-два отгула. И свои отгулы решили отдать мне. Я был до глубины души тронут их благородными поступками и за то, как они переживали. Но я знал, что с ними беседовал Григорий, и предложил всем отдать мне по одному отгулу.
