В город N автобус прибыл минут двадцать восьмого. Я вышел из салона в рассеянности, не зная, куда мне идти: на остановку или пешком отправиться домой через дачи. Этот путь мне знаком с юности, когда много раз ходил по нему поздними вечерами, возвращаясь из города то ли от неё, то ли с репетиций в народном театре…
Итак, мой путь лежал не к жене, а только домой. Всё также продолжался дождь, дорога была мокрая, стояли лужи, и они тускло блестели в свете уличных фонарей. Я боялся наступить в лужу, потому, даже находясь в рассеянности, смотрел, куда лучше ступать, чтобы не попасть в грязь. Но зато не избежал бытовой трясины, в которую угодил полтора года назад, когда женился на честолюбивой и надменной особе. Иногда мысли возвращали к тебе, как мы гуляли по улице солнечным августовским днём и ходили в кино.
А дождь то утихал, то усиливался, точно нарочно заигрывал со мной, и отвлекал от того сознания, как над нами в твоём городе сияло солнце. И вот теперь меня ждали те последствия событий, которые произошли в моё отсутствие и дома и на работе. И я шёл пешком под дождём по дачам во мраке вечера. А казалось, то была непроглядная ночь. Ты не можешь себе представить то, о чём в те минуты я думал. Сколько времени я с тобой находился, почти все дни светило солнце и оно неслучайно нам даровало своё благодатное тепло. Хотя оно уже светило не по-летнему. А когда мы сидели в сквере, оно даже горячо пригревало, как бы говоря: «Любите друг друга, вы будете счастливы, если останетесь вместе, вы созданы друг для друга». И помнишь, как мы, гуляя по улицам, всегда чувствовали его яркий свет и тепло, и оно благодатно высвечивало нам с тобой пока ещё неторный путь. Нам было хорошо, и тогда светило солнце, мы печалились, и тогда голубое небо окутывала серая пелена. Вот и получалось мы, будто были зависимы от настроения в природе. А может, это она печалилась вместе с нами, завися от наших чувств. И когда нам было грустно от предстоящей разлуки, поднимался ветер, и раскачивал деревья, роняя на усталую землю первые жёлтые листья.
Но это было там, где ты сейчас одна, и ждёшь моё письмо, каждый день, поглядывая на почтовый ящик. А я пока иду домой, неся портфель, книга не вместилась и я её несу в другой руке, и мои волосы кропит мелкий дождь.
Я иду и на ходу сочиняю тебе письмо. Но нет, я ещё не знаю, что меня ждёт дома. И ты сейчас думаешь, к кому же я пойду: к жене или к родителям. Но об этом я уже выше написал и ты знаешь, что, кроме родителей, у меня уже нет другой дороги.
И она такая тёмная, дождливая, мрак нависает надо мной и мне кажется, что как бы от него я ни убегал, он меня будет теперь всегда преследовать. И я невольно с приятностью думаю о том нашем солнце, которое светило, согревало, успокаивало. А дождь только досаждал своей шуршащей монотонностью. И это несмотря на то, что я люблю дождливую погоду, и как ни странно, люблю грозу, нет, не в начале мая, как говорил поэт, а как стихию, которая заставляет задуматься о бренности, и не каждый устоит перед стихией. А мне теперь только и остаётся принимать вызов, нет, не природы, а части того общества, которое живёт в разрез общего течения и направления.
И мне думается, что эта часть живёт во мраке, который навязывает мне: «Погоди увидеть солнце, тебя ожидают большие испытания, и ты примешь мрак. И всё это время я буду тебя обличать и устрашать чёрным зевом своей пасти. И подобно бездне стану над тобой кружить, кружить и зазывать в свои объятия, буду являться в твои счастливые сны, постоянно нарушать твой покой и буду издеваться над твоим непокорным, но таким мягким характером, рассматривая тебя со всех сторон чёрными глазами…»
