– Не трудись же: я принадлежу теперь одному богу, он мой отец; а обитель моя у гроба матери.
– Нет, королевна, – сказал комис, – последняя воля твоего родителя изрекла союз твой с сыном моим Самуилом.
– Этого не будет! – вскричала Райна дрожащим голосом.
– Передаю тебе слова отца, его волю.
– Веди меня на могилу отца, я умолю его: «Родитель мой, отец мой! не отдавай меня людям, отдай богу!» Он смилуется.
– Кто знает, где могила его! – сказал комис.
– Не возмути неповиновением души родительской, – сказала Тулла, – будет она носиться над могилой и изнывать в жалобах на тебя, и изноет, и не свидеться тебе с отцом и матерью на том свете!
Райна зарыдала. Комис посмотрел на нее с улыбкою довольствия, потрепал старую Туллу по плечу и вышел.
– Ох, королевна, королевна, – начала Тулла, когда истощились слезы Райны, – сердилась ты на меня; а не я ли правду тебе говорила: не избежать того, что сулила судьба! Видела я сама, что сердце твое не знает еще иной любви, кроме дочерней, да не навек родители. Бог указал любить после них суженого, а уж кто суженый, как не тот, кого указала воля родительская, а воля родительская идет от божьей воли.
– Я не противлюсь родительской воле, – отвечала Райна, – а исполню ли ее – бог ведает! душа моя не лежит к Самуилу. Божьей ли и родительской воле насиловать душу мою!.. Она не обвенчается с Самуилом, в храме вылетит из тела: пусть берет он за себя бездушный труп!
– Кто ж будет изневоливать тебя, королевна! А сказать правду, и меня отдали замуж не по сердцу… плакала я, плакала, а после самой слюбилось.
Тулла торопилась утешить, уластить Райну, в которой от избытка горя измирали все чувства; именем отца требовали, чтоб она, не отлагая времени, принесла себя на жертву.
– Дайте мне время хоть выплакать слезы мои на могиле матери, помолиться за упокой души родителей! – отвечала она на все утешения и слова Туллы. Ей дозволили выход к заутрене в храм монастырский, где погребена была королева Мария. Туда сопровождали ее Тулла и Неда. В плачевной одежде стояла она заутреню на коленях перед гробом матери. Здесь только обильно текли ее слезы и облегчали душу.
Никого из прихожан не было в первый день во время мольбы ее в церкви. Но на другое утро пробрался туда один блаженный – бледный, с длинными волосами, распадающимися на плечи, в черной кошулье,[43] препоясанной веревкою тоболец[44] пастырский за плечами и с костылем в руках.
Уважение к этому роду людей было в старину так велико что им никто не осмеливался затворить двери храма.
Припав на колена и сотворив молитву, старец посмотрел на Райну и отер слезу; посмотрел на ее мамку Туллу и нахмурился. Потом подошел к Неде, встал за нею и начал молиться почти вслух:
– Господи, владыко, Царь небесный! Грешник молит тебя, не остави его посещением своим, да исхитить присущую агницу из челюстей волчьих!
Неда, стоявшая задумчиво и не заметившая появления блаженного, с испугом оглянулась.
– Молись, девушка, молись, не оглядывайся, – продолжал он. – Знаю я, о чем ты молишься: ты любишь королевну, и я ее люблю – бог нам в помощь!.. Господи, владыко, Царь небесный, да будут разум мой и рука моя орудиями благости твоей! Молись, девушка, молись, не оглядывайся!.. Есть в палатах царских слуги царские, печалующиеся о царе и роде его. Господи, помоги их печалованию! Есть между ними избранный, аки Петр, ключарь царствия небесного… Перемолви с ним, девушка, перемолви… Помолимся господу сил, да кто правосудства и премудрого промысла дело добре смысля мнит – будет, убо, будет восстание; правдив бог, и терпящим его мздодатец будет!..
