– Алло, алло, Евгения Владимировна, это Катя. Алло?
– Да, Екатерина. Слушаю тебя!
Женщина старалась держать себя в руках, но у нее это плохо получалось.
– Евгения Владимировна… я не знаю, что с Эдиком происходит, он просто собрал свои вещи и сказал, что уходит. Еще он сказал, что не любит меня, – стала всхлипывать Катя в трубку.
– Екатерина, я тысячу раз просила не называть моего сына Эдиком, только Эдуардом. Да, я в курсе его решения и полностью его одобряю. Давно надо было так поступить, не понимаю, что он оттягивал, – приговором прозвучали в трубке слова свекрови.
Катя молчала, потеряв голос от слов свекрови, а та продолжала неспешно вести свой монолог:
– Ты должна понимать, что ваш, так сказать, брачный союз, был обречен изначально. За эти годы ты так и не доросла до нашего уровня, хотя у меня была надежда на это. Но! Ты обабилась, перестала за собой ухаживать, и самое главное, ты перестала развиваться. Моему сыну нужна женщина умная и интересная, он все-таки наследник всех моих дел, да и статус нашей семьи обязывает.
Катя проглотила комок, стоящий в горле и она тихим голосом ответила свекрови:
– Я обабилась? Я по статусу вам не подхожу? А уж не вы ли настояли, чтобы я не стала работать? Как сказал Эдик, Эдуард, я вам нужна только в качестве домохозяйки, поварихи и прислуги. А прислуга по салонам не ходит, прислуга моет унитазы, – сорвалась на крик Катя.
– Екатерина, я считаю наш разговор законченным. Дети пока остаются в лагере, их пребывание я оплатила, на алименты не рассчитывай, максимум, что мы сможем для тебя сделать – это оставить жить в квартире, но только на год и я буду переводить тебе на карту по десять тысяч на каждого ребенка, но ежемесячно ты мне будешь представлять финансовый отчет. Тебя содержать я не собираюсь, ты уже девочка взрослая, устроишься на работу. Кстати, я могу рассмотреть вариант проживания детей со мной, думаю, так для них будет лучше, ты ведь ничего не сможешь им дать. С тобой свяжется наш адвокат, Яков Самуилович, с ним и обсудите все вопросы, а меня впредь прошу не беспокоить, и Эдуарда тоже. У него новая жизнь. Прощай, Екатерина.
В трубке послышались злые короткие гудки.
Катя сидела и плакала, баюкая в руках телефонную трубку. Ей было горько, обидно, она не предоставляла свою жизнь дальше. Мир рухнул.
Немного посидев, она прошла на кухню, и снова слезы накатили. На обеденном столе стояла кружка Эдика, на тарелке лежал недоеденный бутерброд с адыгейским сыром, за которым она утром ездила к знакомой армянке на Центральный рынок, в тарелки засыхал салат из помидор. Женщина метнулась к шкафчику и достала бутылку коньяка.
«Блин, рюмки и бокалы в комнате» – мелькнуло в голове.
Она схватила кружку дочери с нарисованными пандами, налила половину кружки и стала пить как воду. Через полчаса Катя опустошила половину бутылки. Она сидела за столом и смеялась, потом дотянулся до пульта, который лежал на микроволновке, и нашла музыкальный канал и врубила его до предела. Киркоров сменял Крида, Валерия пела после М-Бэнд, а она пыталась подпевать, смеялась, плакала. С ней случилась натуральная истерика. Опустошив бутылку коньяка, она нашла в баре бутылку красного вина. «Смешно. Свекрови, этой собаки злобной, любимое» – зло подумала Екатерина – «Надо ее уничтожить».
Через два часа она спала пьянейшим сном на диване, даже не сняв домашних тапочек.
