Хмыкнув, Адам мотнул головой, стряхивая с длинных волос капли пота. Наверное со стороны он походил на одичавшую собаку, отряхивающуюся после купания. Что ж, в этом не было ничего удивительного. Почти год добровольного отшельничества превратили его в дикаря. И он ничего не имел против.
Спустя четверть часа Алан прервал работу. Воткнув лопату в землю, он облокотился на свое колено и задумчиво огляделся по сторонам. Кем бы он не считался по праву рождения, сейчас, ему было приятно считать себя настоящим земледельцем. И, надо сказать, фермер из него получился что надо, толковый и умелый. Переехав в поместье больше года назад, он сразу понял что жить в главному доме не станет. Старая охотничья лачуга, ютившаяся где-то посреди его угодий, превратилась в вполне сносный дом, пригодный для житья и совершенно отличающийся от других домов принадлежащих ему. Здесь не было прислуги, только одиночество и тишина. Именно то, чего он так жаждал от жизни.
Алан нахмурился и неосознанно потер рану на груди, которую сложно было назвать старой. Нет, воспоминание о том, как он получил ее, будет вечно преследовать его. И не потому что она все еще беспокоила его. Вовсе нет. Под наблюдением первоклассного врача, который вытащил пулю, застрявшую в нескольких дюймах от его сердца, рана затянулась и полностью зажимала, оставив только шрам. Да и этот шрам теперь был едва заметен из-за глубокого бронзового загара покрывающего все его тело. Он слишком много времени проводил под весенним солнцем, не заботясь накинуть хотя бы рубашку. Здесь , в тишине и спокойствие деревенской жизни, было довольно легко забыться.
Запрокинув голову, Алан глубоко вдохнул сладковатый воздух. Пожалуй, на сегодня с него достаточно. Насвистывая веселую мелодию, он легко забросил лопату на плечо и направился к дому. Ему хотелось поскорее принять прохладную ванну, смыть пот и грязь, ну а уже после этого выпить чего-нибудь освежающего.
Не забыв до этого оставить инструменты в низком сарае, Алан вошел в дом через черный вход. Сделай он нечто подобное в Лондоне, слугам бы почудилось что он сошел с ума. Здесь же некому было делать о нем подобные глупые выводы. Здесь он был наедине с самим собой и мыслями, которых всегда было слишком много.
Уже в спальне, избавившись от грязных бридж и высоких сапог, Алан подошел к столику с расставленными графинами. Задумчиво нахмурившись, он взял самый высокий с узким горлом и начал медленно переливать напиток в стакан. Еще один привычный ритуал, которому он следовал изо дня в день. С того самого дня как пришел в себя после импровизированной дуэли.
Алан бесстрастно посмотрел на стакан. Он больше не пил бренди. Он больше не пил виски. Их вкус вызывал в нем дикое отвращение, а из желудка поднималась тошнота, смешанная с головокружением. Стиснув зубы, Алан подошел к камину и одним резким стремительным движением выплеснул бренди в огонь. Ничего кроме отвращения он не чувствовал. Ничего не изменилось.
Избавившись от стакана, Алана уселся в ванну. Расставив руки по сторонам, он запрокинул голову на бортик и закрыл глаза. После жаркого дня прохладная вода казалась чем-то по-настоящему великолепным.
Громкий и до боли знакомый звук выдернул Алана из сна. В одно мгновение придя в себя, он дернулся вверх и перепрыгнул через бортики. Действуя быстрыми и заученными движениями, он вытащил пистолет и прижав его к плечу, медленным, размеренным шагом направился к двери. Он четко понимал что все происходит наяву, в эту самую минуту, а не в ту злосчастную ночь, когда его пытались убить. Та ночь сослужила ему прекрасную службу. Впредь он не собирался позволить кому-либо заставать себя врасплох. А этот кто-то уже поднимался по ступеням, приближаясь к его комнате.
