Поначалу всем показался как ночную тишь, развеваемую треском погребальных костров и волчьим воем с лесов, прорезал колыхнувший земли твердь гром, ну никак не возможный зимним чередом предвестник грозы, а опосля обмерли сердца от увиденного в чернеющих высыпанных мириадами звезд небесах!
Всяких чудес видала Алира за свои странствия, где злых от демонов и злых духов пришедших, где добрых от спасителя или своих древних богов, но не такого. На ровне всем деревенским обернулась она на восток отирая очи силясь согнать морок.
Меченный по серебрящейся шкуре рубцами шрамов, одноглазый волков вожак, ведущий стаю по узкой тропе перевалом кряжистого щетинистого на скалы отрога, в чьи следы уважительно вступали собратья, негаданно встал грозным рыком упреждая о своей силе округу.
Не понравился матерому запах, доносящийся из-за припорошенных снегами бивней каменных. Оскалился, собрался складками нос, обнажились клыки. Теперь чужаков почуяли и прочие волки на раз подобравшись. Донёсся хруст от поступи, ощетинились загривки дабы спустя два удара сердца слечь обратно, исчезнув грозностью в ревень оскалу. Из-за скалы вышли люди лютые враги стаи. Но не бросилась в атаку волчья братия завыла торжеством и восторгом почуяв своего хоть и в чужом обличье! Даже вожак подошёл, лизнув руку в вороненном наруче на меха серого подложке.
Изгеррульв держащий под левым боком шелом корону, подставив тронутые ранней сединой волосы ласкам ветров, тронул бороду улыбкой, порченной длинным рваным шрамом на левой щеке, нисходящим ото лба через невольно прищуренное око и теряющийся в косах на челюсти, уделив ласку каждому серошкурому а после как в объятьях хирда двинул дальше на подъем.
Много веков минуло стой поры, когда он был здесь в последний раз, когда неустанным трудом рубщиков, каменотёсов и прочих ладных мастеровых воплощалась в жизнь светлая мечта конунга. Даже едва видимая тропа, лишившись размаха дроги недосмотром и оползнями, змеёю ползущая по склону. В ту пору непрестанно жила упряжками баранов, волокущих на подъем стволы сосен великанов! Пять дорог вело в Ульвхендхолл «Логово волка», и все пять ныне забыты равно так и не возведённому городищу на плато.
Скорбно оглядел конунг белёсое поле, исщербленное каменными остовами-сугробами, кажущими из белоснежной паволоки то балки перекрытий, почерневших временем, то клади порушенных стен. Под руку с величайшей богов жрицей в окружении волков шли они по так и не родившемуся поселению. Не зажглись по длинным домам очаги, не заиграли гимнами молоты по пяти кузням, не донесётся до Изгиррульва лихая хмельная песнь воинов из воинских красивых залов чьи стены так и не выкрасились шкурами щитами и трофеями, а ристалища во дворах не утоптались в каменную твердость. Только виднелись средь так и недостроенных домов, волчьи сечённые с камня статуи, должные по хитрой задумке правителя зажжёнными в отворённых пастях кострами освящать улочки огнями.
Скорбь скрутила вновь гудящее набатом жизни сердце, сжав в кузнечных клещах. Он хотел подарить кланам величественную столицу, сосредоточения власти и красот, но они, прокляв его забросили небывалое дело.
Почувствовав горе возлюбленного Ресидра, склонила голову плетенного гребня ему на плечо, поцеловав в щёку в страшный шрам.
Пара подошла к славищу десятку идолов богов, должных в мечте стать центром городища. За ним выше прочих под пленом снегов высился холм, едва отсыпанный для чертога правителя затеявшего обжиться опосля своих людей. В первую очередь о люде думал молодой конунг не о своей роскоши!
