Как кинжалом в сердце вонзился вопросик меченой скверной девочки растеребив в кровь старую рану! На раз вспомнился любящий преданный взор карих звериных очей Сестренки, огромной медведицы, что в юную пору нашлась у растерзанной волками матери. Дрогнули руки у кланников поднять сталь на одной с ними крови кудлатое дитя в голос звериный ревущее утратой, взяли к себе в поселение в надежде выходить. И выходили, росла как на дрожжах покуда не вымахала в бурую громаду – красавицу доброго к своим сердца и лютой ненависти необузданной к врагу! На неё не боясь оставляли детей, да брали с собой в походы! А Скавел младший сын вождя, что с ней почти всегда был, не таясь сестрой называл так вот и дружили как родичи человек и зверь! Скорбь пришла позже, когда клан медведя затеял тяжбу с лося племенем на порубежье вотчин. Не первая это была сеча Скавела, уже крепла о нем слава воя справного, на голову в ратном мастерстве многих кланников превосходящего, избравшего орудием когти ровняясь на медведицу. Много порвала его сестра недругов плечом к плечу с вождя сыном, да пала, на копья подняли невзирая на клёпанную броню под медведицу выкроенную. И тем мигом Скавел и обрёл свое грозное прозвище Медвежий рев, застила глаза кровавая пелена бешенства берсерка, не помнил, как зверем рвал убийц родного существа! Но как потом сказывали рвал по страшному по-звериному! А после оставил клан уйдя скитаться, боясь своим навредить, ведь часто стал в нем берсерк неистовый проклёвываться. Все уж думали пал, где на чужбине, но воротился спустя двадцать зим, заново собрав осколками душу, выковав нерушимый стержень воли, мудрости в странствиях по иным кланам да за чертой клыков рока понабравшись. Вернувшись, порубил брата старшего, совсем властью развратившегося плюющего на щуров заветы и сел на высокое кресло вождя, на радость, как вышло всего клана правя честь по чести! Но скорбь от утраты и по сей день тлела в Скавеле, иной раз тенью ложась на волевое лицо и омертвляя взор.
«Крови родства не оспорить!» Но как бают скальды и ведуны от долгих зим мудрости набравшись. «Нет крепче уз нежели родство душ! Все в этом мире волей богов сплетено незримыми обычному оку тропами духов, неразрывными узами! А душа есть у всякого стоит только заглянуть в очи, не важно человек-ли али зверь! Ты погляди повнимательней и найдёшь там и радость, и горе и любовь со скорбью! Бездушен лиш тот, кто не признаёт окромя своего, чужого права на жизнь!»
– За помощь клану лесного кота мы вас златом не обидим! – во всеуслышанье объявил вождь Елистр, поднимая кручёный витой рог, щедро бросающий сторонами пену! Указывая им на гостей по правую от него руку за красным столом аккурат в голове очага супротив входа, на почетной скамье подле кресла вождя! Первой была Алира следом Скавел что, скинув брони да оружье сидели нынче в рубахах просторных светлых, следом Бусинка и Руд в дублете иноземном черной тиснёной кожи,
И снова огромный на простор зал на дальнем супротив входа конце огородивший перерубами хозяйские клети, ярящегося пламенем длинного очага сложенного ладно камнем, играющегося отсветами пляски огненной по стенам в глухую завешенным шкурами и щитами, вместивший немало люда за ломящимися яствами столами, раскинутыми меж чудной рези столбов двумя рядами вдоль того же очага, попирающими чернеющий копотью свод, грянул ревом радости, славя на все лады гостей уже не первым таким тостом, от коих те из котов кто послабее желудком был уже пошли в пляс. Не два, не три, а целых шесть бочек крепкого меда и вдвое больше пива выставили коты на потеху в коей явно знали толк! Вон как ногами дрыгали в полуприседе крутясь вокруг дивчин пригожих, под пение рожков да ритм дикий барабанов, сменяющийся то и дело громкой песней раздольной!
