И вот такая добрая хозяйка, к коей дочь клана накрепко прикипела душою, чего таить, полюбила, хлюпая носиком и утирая щеки от расставания, вела их природным туннелем вниз, покуда не вывела крохотной пещеркой к низине ущелья, сокрытой еловым, осанистым на шершавые корой стволы подлеском, к небольшой рощице у основания колонн моста, меж коих яростью негодуя препятствиям в виде порогов бурлила речка, устремляясь в обрыв, беснующийся грохотом водопада, по чьим каменистым берегам в избытке меж впившихся в щели корней виднелись средь мха давние останки – эхо былых воин, неудачливых святых походов на земли вольные!
Как же садило душу лютой тоской видом зарёванной Бусинки, и Алира негаданным порывом, припав на колено, потянула с головы обережный камень черный с клыками и когтями на кожаном шнурке, надев его на малышку.
– Тёпленький! – шмыгнула крошечным носиком лекарка.
– Не просто тёпленький, это мой дар тебе! Ты с этого момента будешь частью моего клана, семьёй! И я всенепременно стану тебя навещать!
Ох как загорелись восторгом глаза малышки, ухватившейся коготками пальчиков за руку мечницы! – Так значит и я смогу к вам в гости ходить?
– Со временем! – постаралась не дрогнуть голосом Алира, себе поклявшись страшной клятвой, что сделает все, чтобы век Бусинки не окончился в этих тёмных пещерах. – Но тропы опасны, и мне надо сначала поговорить с вождём да ведуном! Я обещаю, что вернусь к тебе! Не минует и луны – навещу, а там видно будет!
– Я буду ждать! – даже издали, когда кланница с призраком шли каменистым берегом вверх по течению, доносились до них крики такой светлой души, надеждой глядящей в след, заставляя сердце воительницы, ещё седмицу назад твердое в камень, исходить кровью, обираясь решимости дарованной клятвой!
– И ей, и себе лжёшь! – молвил печально тоже не раз обернувшийся призрак.
– Разве? – загорелись злобой зелёные глаза кланницы. – Я своим словам не перечу!
– Ты нет, но вот твой клан. Может тебе и не нужно было уходить от неё, твой народ не примет ни тебя, ни Бусинку! – горестно, с потаённой печалью обмолвился Элиот.
Алира только фыркнула, мол, что ты вообще знаешь!
На второй день пути, ведущего с низин ущелья едва приметными козьими тропами в величественные горы, через несколько склонов минуя пропасти и перешейки, пред ней на спуске очередного заснеженного отрога, прикрывающего предгорную низменность, ощетинившуюся клыками скал, замаячил дым родного Хоукхолла, с одной стороны прикрытого, будто ладонью, скальной грядой, с другой – плотью горы. Родные очам хвойные, чуть ниже поселения, леса и долины, закрывшиеся от прочего мира барьером клыков рока. Вот они – знакомые с малых зим тропы и такой близкий дом, кажущийся крошечным с высоты отрога! Двадцать длинных домиков в окружении прочих хозяйственных построек, черное дыхание горна на широком дворе Курша – она признала сразу! Даже издали было видимо, как из распахнутых бревенчатых створ врат – двух рубленных башен, роднящихся настилом высокого борта, крытого тёсом, затесавшихся в узком проходе меж серых бивней скал да плотью горы, кланики выводили отару овец набивать на пастбищах животы!
Алира, одним этим видом полнясь сил, наподдала, быстро достигнув подлеска низин, и там знакомой дорогой в тени высоких крон, прореженных солнца златыми лучами, устремившись к своим людям, к теплу родимого очага, наконец развеять глодавшие дух страхи за судьбу воинов клана!
