Придумала. Она будет молиться так: «Помоги мне, Господи, понять собственные мои мысли и отличить их от мыслей снаружи…»
«Полезно, полезно», – кивнул тролль.
Ну и ладно, пока достаточно, потом придумает дальше. Магдалена закрыла блокнот, подошла к двери, прислушалась. Никого нет в коридоре. Вышла. Притворила дверь.
На двери снаружи табличка: «Руководитель экспертно-аналитического отдела, старший рецензент Чарадумова Елена Иосифовна».
Чарадумова Елена Иосифовна пошла гулять. И Магдалена ушла, не стала ждать конца дня. В её пустой черепной коробке оставались только грачи, скамейка и ветер. И фонтан.
«И тролль».
И тролль, конечно.
Ангелина?
Ангелина.
У Ангелины внешность гамина. Это такое лицо, которое говорит миру: я тут девочка, я ничего не знаю, ни в чём не сведуща, но если меня ущемят или дурно обо мне позаботятся, то я укушу больно-пребольно! И подразумевается, что все ей должны. И что виноваты. Особенно бывший муж всегда виноват.
Ангелина работает в баре. Это самое подходящее место работы для Ангелин и для женщин с такими детскими лицами. С выразительными скулами, с чёрной подводкой глаз, с этим декольте, раздражающе-непристойным, даже когда оно застёгнуто на все пуговицы. Ведь понятно, что ей туда смотрят, а она и рада. Как дурочка малолетняя.
Правда, будем честны, Ангелина не делает ничего развратного в своем баре. Раньше трудилась там официанткой, болтала с другими девчонками о деньгах, шмотках, косметике, соплях детских – если другие успели родить. Фуу…
Николас остановился, слез с велосипеда. Почему его приводят в такое негодование мысли о бывшей жене? Непонятно. Два года после развода, а досада не утихает. Что за ней? Ревность, что не его?
Вроде бы у неё сейчас никого нет. Живет с подругой, квартиру снимает. Одна жить боится, может тоже кошмары ночные мучают… В баре своём поднялась, совладелицей стала, выкупила долю у начальницы. Ходит с работы быстро – до метро ей надо, недалеко, а озирается на кусты, словно испугана.
Иногда Николас хочет к ней подойти, окликнуть. Но, помня чудовищные скандалы перед разводом – нет, нет… Жалко себя и страшно, словно это не непристойная его Ангелина, бездушная кукла накрашенная, словно это не вычурная девчонка, а мама его, и он сам в детских штанишках, робеет, почти что описался. Унижение какое-то чувствует, страх, стыд, и любовь ещё к ней почему-то… или не к ней.
Дошёл до скамейки. Над этой скамейкой разбитый фонарь. Иногда фонарь ремонтируют… уже два раза Николасу пришлось возвратиться сюда поближе к полуночи и метко бросить в лампочку камнем. Никто не догадывается, почему это место в парке любят вандалы.
А потому что с соседней освещённой дорожки не видно того, кто сидит в темноте на скамейке.
Ему больно и горько.
Или не больно. Он ходит сюда по крайней мере дважды в неделю, когда у неё поздняя смена – встречать "супругу" после работы. Ходит для того, чтобы разобраться в своих чувствах – так он себя убеждает.
Просто смотрит. Не мигает, если по кепке, лбу и щекам течёт дождь. Смотрит, как маленькая плотная фигурка девушки в оранжевом плащике, припрыгивая, обходит лужи. Как она озирается и старается подождать следом идущего прохожего, как не заходит в полосу тени от дерева. Ангелина! Ровно две с половиной минуты, и она пропадает из виду, и он делается свободен и может идти домой. И у него болит сердце.
Он заходит мысленно в глубину, полноту, черноту и объём этой боли в себе.
