Размышления Иды - страница 14

Придя в посёлок с подводами заготовленного добра и узнав о случившейся беде, Баир ушёл в тяжкие раздумья о будущем, которое рисовалось теперь уже окончательно мрачным. И так колхоз этот треклятый все жилы из них вытянул, а нынче и вовсе загонит под камень у Шаман-горы.

Сейчас и подселенцами колхоз наградил. Понимая, что от гнатых не освободиться, Баир решил занять выжидательную позицию, – авось, думалось ему, как-нибудь наладятся дела.

ХХХ

Алтан вошла в дом, обернулась и, увидев, что мы топчемся в нерешительности в дверях, затолкнула нас в горницу, где грохотал простуженным голосом дед.

Он молча оглядел нас. Мама под его взглядом совсем смутилась, не зная, о чём говорить, а дед, поняв это, неожиданно смилостивился и заговорил первым:

– Чего испугались? Не съем я вас. Проходите, верхнее снимайте, сейчас перекусим и поговорим. Как тебя зовут, молодая?

– Роза. А детей Юваль и Ида.

– Ишь ты! Откуда же пригнали вас? Вижу, совсем прозрачные с голодухи. А голодать у нас нельзя: живо лихоманка прицепится, и тогда беда.

– Мы из Пскова, это почти на границе. Нас сильно бомбили, но нам повезло – живы остались. Из нашего вагона при первом налёте меньше половины уцелело.

– Эва как! А я думал, что вы из Москвы побегли. Много сейчас таких в Иркутске, председатель наш сказывал.

– Как?! – испугалась мама. – Разве немцы до Москвы дошли?

В разговор вмешалась Алтан:

– Дед, не говори ерунды! Немцев от Москвы отогнали месяц назад.

– А ты откуда знаешь?

– Комендант узнал, когда в Иркутске был, и Андрею Савельевичу рассказал.

Дед на пару минут сконфуженно затих, но любопытство взяло своё, и он снова принялся расспрашивать маму:

– А ты что же, одна с детьми отправилась? Муж твой, родичи какие – где они?

– Не знаю про них ничего. Может быть, смогли убежать, – не знаю.

Губы мамины затряслись, и мы, смотря на неё, сами готовы были зареветь. Дед виновато зашмыгал носом. Дал он маху, конечно, брякнул, не подумав.

– Рано реветь собралась. Может, они схоронились где-нибудь. Да и зачем немцу со старыми и малыми воевать? – говорил дед уже сам себе.

Мама подавила подступившие слезы. Откуда ему знать, этому старику, похожему на лешего, всю жизнь прожившему в лесу и молившемуся колесу, что именно с детьми и стариками и затеяли войну немцы, в чём убедилась она в первые же дни бомбёжек. Спутать их теплушки с воинским эшелоном можно было в первый подлёт, так ведь они по три-четыре раза заходили и прекрасно видели, кто высыпал из вагонов, спасая свои жизни.

Алтан решила прекратить дедовы расспросы и позвала всех к столу. Поели сорожьей ухи с луком, попили чаю с крутой мучной кашей, которую дед назвал саламатом. Мы наелись на этот раз досыта и блаженно жмурились, прямо как наш Васька после того, как утаскивал из кухни какой-нибудь вкусный кусок и съедал его в укромном уголке.

– Дед, я вчера снега в бочку натаскала. Надо бы нагреть воды, чтобы ребята и тётя Роза помылись и бельё постирали, – сказала Алтан, встала из-за стола и хотела уже идти к каменке.

– Ишь чего удумала! Чтобы после такой-то дороги в корыте бултыхаться, грязь размазывать! – закричал и замахал руками дед. – Нет уж, иди баню топи, а я пока тут прикину, где им разместиться.

Алтан даже присвистнула от удивления. Баня была здесь нечастым и дорогим удовольствием. Всё потому, что посёлок стоял на сухих песках и колодцев ни у кого не было. Зимой топили снег, и в богатые зимы его хватало и на себя, и на скот, но в малоснежье приходилось изворачиваться. Гоняли коров по два раза в день на берег. Чтобы не долбить лунки кто во что горазд, между собой сговорились выгонять хозяйскую скотину в одно время. Кадки с водой обкладывали сеном, чтобы немного её согреть, и прятали под обмазанным глиной навесом, укреплённым для надёжности камнями. Никто воду для скотины во дворы не таскал – накладно и тяжело это было. Воду же для себя таскали, если приходилось, с умом: заполняли бочки на берегу, насаживали крышки на мелкий гвоздь и на санях развозили по домам. Экономили и воду, и дрова: всё доставалось тяжёлым трудом, всё рассчитывалось не на день, а на неделю-другую. Особенно тяжко приходилось колхозному люду, когда завывал на Байкале гибельный ураганный ветер – Сарма, от которого посёлок могло сотрясать днями и ночами напролёт; горе было тому несчастному, кого Сарма настигал в степи, на любом открытом месте, – ветер валил его с ног, облеплял ледяной колючей крошкой за мгновения.