Размышления об алхимии и алхимиках - страница 14

Изучение совести может дать нам некоторый ключ к древнему стоическому учению о том, что Боль не есть Зло; ибо, говоря, что боль не зло, не говорится, что боль не есть боль. Единственное зло в мире – это самоосуждение, или осуждение собственной совести. Боль как таковая не предполагает этого и по своей природе преходяща. Ее можно облегчить или устранить искусством врача; или, если она заканчивается смертью тела, это простое, естественное событие, не имеющее необходимой связи с совестью, и поэтому не является злом в принятом определении. Затем, что касается зла самоосуждения, то это настолько далеко от абсолютного зла, что повсеместно считается признаком некоторой истинной жизни в моральной системе, которой нужно лишь должное управление, чтобы оживить и укрепить ее субъект.

С этой точки зрения, худшее зло, то есть, худшее состояние в жизни, – это то, в котором поведение беспорядочно при спящей совести, когда пациент временно ничего не страдает, хотя его образ жизни может ежедневно «собирать гнев на день гнева».

В качестве защиты от этого состояния природа, кажется, предусмотрела склонность бояться воображаемых и даже невозможных зол, имеющих различные названия, о которых, как говорят, «неприлично упоминать в приличном обществе».

Следует помнить, что здоровое действие совести всегда предшествует обдумываемому поступку, и именно это устанавливает специфическое различие между сожалением и раскаянием и составляет истинное зло поступка; и оно не зависит ни от его болей, ни от его удовольствий, которые по отношению к совести являются лишь случайными, преходящими и временными.

Совесть – это предмет для самостоятельного изучения. Алхимики часто говорят о ней в «сыром» состоянии, как об обычной ртути (не той, которую они называют нашей ртутью), когда во многих людях она едва различима, и ее обладатель едва осознает, что у него есть такой спутник, который, тем не менее, является свидетелем всего содеянного. В этом состоянии ее обладатель рискует временно спутать ее с какой-либо преходящей страстью, такой как любовь к деньгам или к репутации; как, например, когда вопрос о праве решается под влиянием личных желаний или любви к одобрению.

Но это не истинная философская ртуть, которая есть чувство правильного действия под сознанием присутствия Бога, когда все обманы и двусмысленности становятся бесполезными, и душа вынуждена судить саму себя. Это – начало той внутренней реформации характера, которая выдержит все и будет разгораться все ярче под испытаниями. Осуществить эту реформацию согласно природе, а не насилием, – одна из великих целей алхимиков.

И все же это лишь вступление в то, что называется «великим деланием», о Конце которого я не намерен говорить подробно. Я говорю, что это – путь к философскому камню; но Конец еще не настал.

Какой один принцип, более чем любой другой, удерживает крайности и блуждания Рода человеческого в определенных границах, так что каждая эпоха в истории узнает себя в любой другой? Это не разум, как бы сильно ни утверждалось, что он является отличительным даром человека, но это чувство права, то есть совесть. Оно заставляет себя чувствовать тем сильнее через несправедливости всех родов, которыми отмечены страницы истории. Именно этот принцип, принцип или чувство права, хорошо или плохо понятое, лежит в основе всего международного права и теоретически определяет все национальные споры. Все вопросы между независимыми нациями теоретически решаются тем же принципом, который разрешает споры между любыми двумя самыми скромными индивидами. В национальных ссорах огромные результаты, конечно, зависят от простой силы; но моральное чувство мира от этого не преодолевается, и во всех случаях беспристрастный историк, в своем собственном чувстве права, апеллирует к этому же чувству в роде человеческом и выносит моральное суждение человечества обо всех национальных деяниях.