Что девица Огневику говорила — слышал. Весь огонь вулкана своему хозяину покорен был, и, когда желание возникало, мог через него увидеть или услышать что нужно. Мрачно хмыкнул, припомнив слова девицы о собственном нраве.
Вывеска булочной на цепях покачивалась, но — вот уж диво — заметил, как из-под закрытых ставней свет пробивается. Сам не зная зачем, подошел ближе и заглянул в неплотно прилегающие деревяшки. Увидел, что внутри чисто и прибрано. Не врала Лисса — любила свое дело.
В тускло освещенном торговом зале с пустыми полками за стойкой девица сидела. Худосочная да бледная, светловолосая и вся словно бесцветная. Утирала тонкими, как прутики, руками заплаканное лицо, всхлипывала.
Хозяин вулкана вскинул бровь, только тем и выразив удивление. Это кто же во владениях его невесты хозяйничает?
Ответ на свой вопрос почти сразу получил. Из соседнего зала, заложив руки за спину, вышел сам староста Деян. Редрик его знал. Помнил, как тот юнцом еще правление селением в свои руки взял, да так бойко повел, что жители на него надышаться не могли.
— Будет реветь-то, дочка, домой пошли, — сказал грубовато, хмуря густые брови. — Сидишь тут уже второй день, сырость разводишь, а мать волнуется.
— Покарает Отец-Солнце за такое, батюшка, чувствую, покарает! — всхлипнула девица. — Нельзя так было поступать!
— Молчи! — чуть не зашипел староста, оборачиваясь, будто почувствовав, что за ними наблюдают. Редрик не шелохнулся. — Ради тебя же, дурехи, все и сделано.
— Да как ты, батюшка, можешь о том столь спокойно говорить… Стыдно мне-е-е, — проревела девица, размазывая слезы по лицу.
— Стыдно? Ты, Алана, про стыд-то забудь! Лежала б уже бездыханная, коли б о стыде думали. Единственную дочь отдать должны были хозяину вулкана! А ты вон сидишь живехонька! На кого б нас оставила, а? О нас с матерью подумала? Что с нами-то б было? Мы для тебя все делали, а ты нам нашу же любовь и заботу в укор-то и поставила! Тьфу! — в сердцах сплюнул староста. — Вот она — благодарность дочерняя!
Редрик брови свел. Алана. Имя это он запомнил. Вот о какой подруге говорила Лисса. Вот чье место заняла.
Девица вскочила, подошла к старосте, обняла его, спрятала лицо на отцовой груди.
— Ты, батюшка, на меня не сердись. Да только не сплю я вторую ночь. Мне Мелисса снится. Просит о ней не забывать и руки тянет… и зовет… зовет… Жалобно так: «Алана-а-а…», — голос у дочери старосты скакнул вверх, надломился.
— Ну-ну, будет тебе, — похлопал Деян дочь по спине. — То сон только. А что есть сон?
— Что? — пискнула девица.
— Морок. Ерунда одна. Глупость и выдумка. Будет тебе, Алана. Ну, будет. В селении праздник, а ты все пропускаешь, сидя здесь и пол слезами поливая.
Всхлипнула дочь старосты.
— Да как же праздновать! Сердце у меня болит, батюшка. Мучается Мелисса, страдает… вот и снится мне.
— Ну-ну, перестань, дочка. Сама же слышала, что лекарь сказал: микстуру он Мелиссе дал, не почувствует она ничего.
— Правда не почувствует? — подняла Алана заплаканное лицо.
— Отцом-Солнцем клянусь! — кашлянул Деян и тотчас продолжил: — Да и свершилось уж все.
— Да как же свершилось-то? Точно ли, батюшка? Дым-то ведь так и валит из горы той проклятой.
— Вчера ж сама слышала, какой стук оттуда шел. Принял жертву хозяин вулкана. Мелиссе уж все едино. А мы спасены, — решительно рубанул воздух рукой староста. — Будет тебе горевать. Домой пойдем. Матушка тебя ждет. О тебе уж Арвир справлялся. А жениха своего негоже заставлять ждать.
