Разрушение иллюзии - страница 7

Привезла из дома в тележке на колёсиках бумагу, карандаши, гуашь, акварель, фломастеры. Многое ещё из этого оставалось с моего детства. Я тогда очень любила рисовать. Поэтому такого добра дома было завались. В добрые советские времена ничего не выбрасывалось, а бережно откладывалось в дальний ящик, по принципу «авось ещё пригодится». И этот момент настал – пригодилось.

Вынесла столы из корпуса, добыла какую-то фанеру, сделала из неё ещё столы и открыла детскую изостудию. Дети с удовольствием начали рисовать. Даже из соседних отрядов стали приходить ребята и проситься в мою изостудию. Я принимала всех.

С теми, кто не хотел рисовать, я играла в разные соревновалки. Однажды спросила, во что дети хотят поиграть с моим участием. Ответ поразил: «поиграть в говно».

Алька хмыкнула, услышав из моих уст такое «вежливое» слово.

– Пардон за эпитет, но дети Перестройки в эту игру играли, – продолжила я. – В моём детстве игра называлась гораздо скромнее, да и проще – «в стеночку». Кидаешь мячик в стенку, он отлетает – ты через него перепрыгиваешь. Но времена меняются, и названия тоже. А правила у детей были такие: если ты задеваешь мяч, то отодвигаешься на шаг назад, последняя черта называлась «говно». Если же через мяч перепрыгиваешь, то продвигаешься на шаг вперёд, и так до почётного звания «королева», а далее уже требуется хорошая реакция, чтобы удержать титул.

И вот мы уже прыгаем, прыгаем. Конечно, я в лидерах. Ну что мне стоит перепрыгнуть мячик? Думаю, а дай-ка я им дам почувствовать вкус победы. И вот, я словно по воле случая, задеваю и задеваю мячик, откатываюсь и откатываюсь назад. И наконец вот она – последняя черта. Делаю вид, что сосредотачиваюсь, но ах-ах! Какая досада – я вновь задеваю мяч. Ну, казалось бы, всё. Проиграла и выбываю, дети продолжат играть, а я бесшумно удалюсь по своим вожатским делам. Но не тут-то было. На весь лагерь раздался восторженный детский крик: «Таня говно!». Однако неожиданно о себе такое услышать.

Все, кто рисовали, побросали карандаши и прибежали посмотреть на героя. Такой минуты антиславы я ещё не испытывала. Но дети поняли, что невозможного в жизни нет, и победить можно даже такого великого профи, как я.

В столовую дети ходили не строем, а висли у меня на руках. Причём они воспринимали моё внимание как награду за свои достижения на конкурсах рисунка или в отрядных соревнованиях. А соревнования порой были самые неожиданные, например, кто первый уснёт.

На общих планёрках у директора лагеря мне постоянно делали замечания за непедагогичное поведение. Приходилось выслушивать недовольные высказывания пионервожатых других отрядов о том, что дети убегают ко мне, и им сложно контролировать своих подопечных. Мне выговаривали: «сразу видно, что у тебя нет педагогического образования», «ты не знаешь метод воспитания такой-то», «у тебя дети виснут на руках, вместо того, чтобы ходить строем», «ты не приучаешь их к дисциплине», ты… ты… В течение смены недовольство коллег в мой адрес постепенно нарастало. Тучи сгущались.

Как-то в отряде произошёл случай, который чуть не покалечил мою жизнь. Пропал ребёнок. Мальчонке было всего десять лет. Тогда, в 86-м, в окрестностях нашего пионерлагеря ошивался маньяк-педофил. По этому поводу к нам в лагерь специально приезжала милиция. Помню, нас экстренно собирали на планёрку для инструктажа и показывали ориентировку.