Вдруг лошадь встала, привстал на стременах и Соболь – то, что они увидели, кого хочешь бы удивило. С той стороны каньона из леса выглядывала огромная, высотой почти до вершин деревьев, голова. Сначала Радан даже подумал, что она живая – настолько полны были жизни все её черты.
– Что это? – непроизвольно вырвалось у него.
– Это мы великану башку отрубили, – пошутил по-разбойничьи кто-то сзади.
– Прекратить! – строго скомандовала предводительница. – Об этих камнях лучше вообще не говорить.
Потом повернулась к Соболю.
– Это наш мост. Сейчас поедем на ту сторону.
Он в ответ согласно кивнул – понял, но на самом деле не понял ничего, он не видел никаких признаков моста. Чем ближе они подъезжали, тем величественнее казалось то, что он видел. Было полное ощущение, что это не отдельная голова, а великан, ушедший по шею в землю. Судя по каменному круглому шлему и, затейливо выточенной каменной кольчуге, прикрывавшей шею у основания головы, это была фигура воина. Прямой нос, плотно сжатые губы и немигающий взгляд каменных глаз, – все дышало властностью. Фигуру делали с какого-то великого воина тех времен, – подумал Соболь не в силах отвести взгляд от величественной статуи. По закатному солнцу он определил, что голова смотрит прямо на восток.
Наконец, они подъехали и встали напротив каменного лица. Неведомый скульптор был настолько искусен – видно было все морщинки у глаз и рта. Здесь, рядом со статуей, никто шутить уже не пытался, все притихли и чего-то ждали. Соболь чувствовал, что что-то происходит, такое же чувство он испытывал, когда знахарь их рода Ефариген вызывал духа для лечения раненного на охоте родича или, когда заклинал лошадь, которая не могла разродиться.
В кончиках пальцев и в кончике языка начинало покалывать и во рту появился кислый вкус. Он всегда так реагировал на настоящую магию. Он оглянулся – никто ничего не предпринимал, даже не шевелился, не говоря уже о колдовстве. Все происходило, само собой.
И, вдруг, произошло то, что по-настоящему напугало и Соболя, и его лошадь – голова вдруг ожила! Губы, до этого твердо сжатые, разошлись и рот стал раскрываться шире и шире. Казалось, памятник готовится проглотить их. Сойка заржала и попыталась встать на дыбы, Радан, с трудом, удержал её. Он кинул взгляд вокруг, все тоже были напуганы, хотя изо всех сил старались делать вид, что ничего не происходит. Однако, побелевшие лица и пальцы, вцепившиеся в поводья, говорили сами за себя.
Словно дразнясь, голова высунула каменный язык, он полз и полз над пропастью, и остановился, лишь чуть–чуть не дойдя до края провала, где теснились всадники.
– Все. Пошли, – хриплым, не своим голосом, негромко приказала Алмаз и первой направила лошадь к языку. Так вот какой мост она имела в виду – сообразил юноша. Лошадь предводительницы забросила передние копыта на висевший над пропастью язык и грациозно впрыгнула. Потом медленно пошла вперед, прямо в широко раскрытый рот. Соболь, со страхом ожидал, что язык сейчас или втянется, или обрушится, но ничего не произошло, это, действительно, был мост.
Перед тем, как исчезнуть в раскрытом рту, она обернулась и тихо предупредила, кивнув на Радана:
– Следующий он.
– Иди, – Гром с усмешкой посмотрел на него. – Или обделался уже?
«Они еще не знают, что я трус и я им этого не покажу». Кобыла никак не хотела запрыгивать на магический мост.
