И врачу протягиваю.
− Возьмите.
− Что вы, Мария Андреевна, я не могу… - Отшатывается.
Начинает махать руками, закусывая губу. Делает шаг назад, к окну.
Старается не смотреть в мою сторону.
− Ефим Илларионович, помогите. – Молю.
Поднимаю глаза. Стараюсь прогнуть взглядом.
И слеза, так удачно появившаяся, скатывается по скуле.
− Мало? – Перехожу в наступление.
Пальцы взлетают вверх, к мочкам ушей. Впиваются в серьги с крупными бриллиантами, которые Артём подарил мне на годовщину.
Чёртов подлец.
− Нет, оставьте… - Властная мужская рука останавливает порыв.
Взгляд уставший. Тяжёлый.
Но всё-таки сдаётся.
− Ладно, я согласен.
Сгребает брошенные на пол ассигнации. Складывает в толстую стопку. И в карман халата прячет.
Краснеет от натуги. Или от стыда?
− Что я должен делать?
− Вы сообщите Артёму, что произошёл выкидыш. Если он потребует – предоставите документы.
− Где я достану подобные?
− Наверняка, я не единственная девушка в вашей больнице, которая поступала с угрозой выкидыша на седьмой неделе. – Во рту горечь.
Я сама не верю, что говорю подобное.
Но не вижу иного выхода, как защитить своего малыша.
− Но… Это подлог!
− Вы уже согласились помочь мне. – Пронимаю его взглядом.
Таким, от которого он моментально вытаскивает платочек. Вытирает пот со лба.
И выдыхает со стоном.
− Ладно.
− Чудесно. – Откидываюсь на подушки.
В глазах горит решимость. Губы плотно сжаты.
Но я ни за что не позволю Хмельницкому и его пассии вытирать о себя ноги.
И измену ему не прощу.
Пусть мучается.
− Хмельницкий Артём Леонидович? – Врач распахивает дверь в палату. – Проходите.
Замираю. Стараюсь держаться спокойно. Уверенно.
Но выходит плохо.
Всё-таки я – плохая актриса. Да и Тёме до этого случая лгать не приходилось.
Поэтому в душе всё сжимается. Саднит.
А ещё сердце с грохотом лупит о рёбра.
− Машунь… - Супруг входит в палату размашистым шагом.
Проносится мимо врача.
Бросается к моей койке. Замирает на расстоянии. Подойти так и не решается.
Трус…
− Мышонок… Как ты? – Вопрос разбивается о моё глухое самообладание.
Ледяное. Холодное словно айсберг.
И в глазах как по заказу встают слёзы.
− Ефим Илларионович, как она? Как… наш ребёнок? – Обращается к врачу.
Ловит мой, полный укора, взгляд. И старается не смотреть.
Не может…
− Мы… ничего не смогли сделать. – Врач качает головой.
Делает на лице горестное выражение, а я поспешно скрещиваю пальцы в кулаке.
Чтобы не сбылось. Защитить…
− Он… Он… - Артём задыхается.
Бледнеет. По шее ползут багровые пятна.
Размазываются аляповато.
И мне даже на секунду становится его жаль.
Очень. До слёз.
Только я вовремя одёргиваю себя. Вспоминаю наглое лицо его матери. Кошачьи манеры Таисии. Её улыбку. Округлый животик.
И зло вновь поднимается фонтаном.
− К сожалению. – Ефим Илларионович кивает.
Делает шаг к двери, намереваясь оставить нас наедине. Не успевает.
Артём преграждает ему путь к отступлению.
Дышит рвано. Колюче.
− Вы уверены? – Его голос больше похож на рычание дикого зверя.
Лесного, необузданного. Раненого.
А ещё я впервые вижу его таким дезориентированным. Будто он разом потерял все смыслы жизни.
И в душе предательски щемит.
− К сожалению, Артём Леонидович, - кивает.
Расправляет плечи, скрещивая взгляд с моим мужем.
Уверенно выдерживает его. Добавляет.
− Я могу показать вам результаты УЗИ. Ничего нельзя было сделать. Либо ваша жена перенесла сильный стресс, либо плод был нежизнеспособен.
− Нежизнеспособен… - Хмельницкий вторит эхом.
