У нее крашеные в блонд волосы, и со стороны может показаться, что это я там, стою на четвереньках и сладострастно выгибаюсь. Но вот такого секса у нас никогда не было.
Ни-ко-гда.
Я прирастаю к полу в холле. Кусаю кулак до крови. И слушаю-слушаю-слушаю.
До сегодняшнего дня, если у меня и были мысли о нашем браке, то они все всегда сосредотачивались на мне, на моих ожиданиях и моей вине.
Боже, я ведь серьезно страдала из-за невозможности зачать! Жалела мужа, что тот устает на работе. Винила себя и выедала нервы, постоянно находясь в этом навязанном чувстве вины.
Отсюда, через дверную щель, моя жизнь теперь кажется такой же темной, узкой ямой! В которую я упала добровольно.
Меня начинает тошнить, когда Федор так вальяжно, усмехаясь, начинает рассказывать про то, как выставил меня на каком-то аукционе. Как продал «свою кобылу». Кириллу продал.
У меня в голове орут сирены, а сердце заливает кровью, потому что с каждым его словом, с каждым смешком этой дряни около него, оно разрывается на все меньшие и меньшие куски. Еще немного, и я его уже никогда не соберу его обратно.
Но я должна дослушать все до конца, иначе не смогу понять его план. В голову приходит первая правильная мысль — записать. Я достаю телефон, который у меня до сих пор стоит на «самолете», выключаю полностью звук и нажимаю запись.
И Федя говорит:
— А тебе, моя сладкая, нравится слушать по пятому кругу наш план? — весело спрашивает Федя. И Ася смеется. Мне кажется, теперь всю оставшуюся жизнь меня будет трясти от ее голоса.
— Хорошо, хорошо, моя девочка, — игриво тянет Федя, а я стараюсь не выронить телефон. Как же мне хочется сейчас ворваться туда и бить-бить-бить!
Но я приказываю себе собраться и не терять преимущество, которое подарила себе таким спонтанным решением вернуться домой раньше. И Федор в трех предложениях озвучивает судьбу, которую они мне уготовили: — Прохоров купил Миланку, видимо, гордость или совесть не позволила ему не вступиться за бывшую невесту. О сделке ничего сказать он не сможет, закрытый клуб, правила-хуявила. Я плачусь ей, что долги и кредиторы. Ты фиксируешь ее измену. И все. По брачному договору ее любимого папочки мы оставляем ее с голым задом. А денежки Прохорова спустим на Мальдивы. Ничего не упустил? — заглядывает так преданно в глаза Асе, склонив к ней голову, что я вдруг осознаю, что эта сука не просто любовница и развлечение. Они парочка. И уже давно. Очень давно.
— Ничего, заюш. Потерпи еще немного, — гладит его Ася. — А я вот не могу, — притирается к нему бедрами.
— Мы что-то разошлись. Тебе можно вообще? — вдруг спрашивает серьезно Федя.
— Срок еще маленький. Ах, да, обожаю твои пальцы. Да! — уже громче стонет Ася. И Федя на нее моментально залезает, закидывая себе ноги на плечи.
Я выключаю запись на телефоне и заставляю себя делать шаги. Раз. Два... Десять... Четырнадцать. Я за входной дверью. Она закрывается беззвучно. А я хватаю свой чемодан и спускаюсь в фойе. Николай протирает глаза, и на его лице дежурная улыбка, но она в момент сползает, а глаза становятся серьезными.
— Вам плохо, Милана Львовна?
Я поднимаю на него глаза и сухо проговариваю:
— Вы меня здесь не видели. Это жизненно важно, Николай.
Мужчина кивает. Я киваю в благодарность, и сама выкатываю чемодан на улицу. Мне надо пройтись, хоть на улице и холод собачий.
