Убранство комнаты напоминало Эрмитаж и шло вразрез с обстановкой мест общего пользования. Чувствовалось, что здесь мир Элеоноры Владимировны, наполненный антикварной мебелью, картинами, книгами и фарфоровой посудой.
Помню, как я вошла в комнату и увидела перед собой пожилую женщину, сидящую в вольтеровском кресле, обтянутым бежевым гобеленом. Это кресло, словно трон, было только для нее, и никто не имел права даже ненадолго на него присесть (об этом я узнала чуть позже).
На лице, на котором уже давно играли морщины, виднелись красивые, строгие черты. Седые волосы были аккуратно убраны в прическу, темно-синее платье из тонкой шерсти скрывало тучное тело. Видно, что дама любила наряжаться: на ее пальце сверкал перстень с рубином, а в ушах переливались серьги, явно с бриллиантами.
Я преподнесла ей букет цветов и поздравила с днем рождения.
Царским жестом Элен указала мне на козетку напротив нее:
– Присядьте сюда, деточка. Мне Олег много рассказывал про Вас. Вы родились в Санкт-Петербурге?
– Да! Но вернее сказать в Ленинграде, так у меня записано в свидетельстве о рождении, – с улыбкой ответила я и по взгляду Элен поняла, что стоит отвечать более сдержанно.
– Чем Вы сейчас занимаетесь – работаете, учитесь?
– Сейчас только учусь. Я на втором курсе Института Культуры.
– А где Вы живете? – спросила Элен. Однако я была уверена, что она знает ответ на этот вопрос.
– Мы с родителями живем на Васильевском острове, – учтиво ответила я.
С чувством сданного экзамена мы продолжили светский разговор, к которому присоединились немногочисленные гости – сын, брат, подруга детства Мария Николаевна и Олег. Несмотря на свой юный возраст, я чувствовала себя спокойно и уверенно. Мне были знакомы подобные мероприятия и званые вечера. Моя родная бабушка Лора Ивановна обожала приглашать всю родню, чтобы в очередной раз продемонстрировать свои сервизы и столовое серебро. Обычно все разговоры сводились к истории Петербурга, искусству, театру, погоде и, конечно, к родословной.
В этот день я также впервые увидела своего будущего свекра Бориса Викторовича, который очень отличался от всех членов семьи: простой, работящий мужчина, с доброй улыбкой и озорными глазами. При любом удобном случае он с иронией комментировал реплики маман (так он называл Элеонору Владимировну), и каждый раз спешил мне на помощь при неудобных вопросах. В нем я сразу почувствовала поддержку и защиту.
За праздничным столом стало явным распределение любви и внимания к окружающим со стороны юбилярши. Помочь встать с кресла, дойти до стола, принести трость она просила только Олега. Олег постоянно выполнял ее ежеминутные поручения. К сыну она была холодна и даже немного резка. Брат и верная подруга хорошо исполняли роль слушателей.
У Элен все было под контролем.
– Дорогая, садись рядом со мной! Нам есть о чем поболтать, – сказала Элен, указывая на место по левую руку.
– Олег, моя правая рука, прошу тебя, – Элен словно одернула Олега от попытки сесть рядом со мной.
– Вы же знаете, что по этикету пары рядом не садятся, – ответила Элен на недоуменный взгляд Олега.
В этот момент я впервые почувствовала некое одиночество, от которого спас Борис Викторович, и непонятное чувство ревности к другой женщине, только этой женщине исполнилось семьдесят пять лет.
Вижу вновь этот тяжелый, испепеляющий взгляд и слышу властный голос Элен: «Не смей бросать Олега!»
