Пока я набирал номер скорой, Мишка пытался оказать первую помощь.
— Лен, Лен, ну ты чего? — слышал я его голос за спиной. Обернувшись, увидел, как он роется в белом ящике с красным крестом на боку. — Черт, где эта гадская нашатырка, когда нужно не найдешь, а, сука, парацетамола три пачки, — швырнул он таблетки назад, отодвинул коробку, схватил стакан с водой и снова стал брызгать в лицо Лене.
— Сашка, ты лучше окно открой и орани им, быстрее дело будет, — заметил Мишка, подставляя стакан с водой к ее рту. — А то пока по телефону все выспросят, фамилия, имя, отчество, сколько лет, назовите адрес, — скривился он. — Пока доедут.
— Она не беременная? — спросил я, пока слушал длинные гудки в трубку. — Сколько сейчас материнский капитал дают?
— Ты сдурел? Четвертого? — вытаращился на меня Мишка.
— А что? Сейчас многодетные семьи, это модно, а таким как Лена и ее муж рожать полезно, — хохотнул я. — У них детки умные должны получаться, такие в любое время стране нужны.
В трубку ответили, и я не услышал, что мне сказал Мишка.
Я выглянул в окно, наблюдая, как почти сразу же после моего звонка из здания напротив выскочила худенькая девчонка в синих форменных штанах со светодиодными полосками и накинутой на плечи куртке и быстрым шагом направилась прямиком к нашему офису, оставляя едва видимый след на выпавшем утром первом снегу. В одной руке она тащила объемный пластиковый саквояж с медицинскими причиндалами, другой постоянно поправляла светлые волосы и придерживала все время норовившую сползти куртку.
Я ринулся из комнаты навстречу, желая помочь донести медицинский саквояж на второй этаж. Такой хрупкой показалась мне девчушка по сравнению с ношей.
— Куда идти? — кинула она мне с порога, появившись в облаке морозной свежести, словно в туманной дымке, почти снегурочка. Я замер, любуясь картинкой, кажется, перестал дышать, стоя, словно истукан с телефоном у уха. Через мгновение отмер, молча кивнул на лестницу.
Мимо мелькнули темные настороженные глаза на милом лице с пухлыми губами и прямым носом. Метнулись светлые, с пепельным оттенком волосы. Морозная свежесть, последовавшая вслед за ней, словно заморозила меня на миг, не позволив вовремя предложить помощь девушке.
"Ну и баклан".
Она проскакала горным козликом на второй этаж мимо меня. Мне оставалось только скакать следом по ступенькам. Перед глазами мелькала аппетитная попа в спец костюме, и мягко пищали белые кроссовки на ее ногах.
Я стоял у двери и с волнением наблюдал, как она натягивает рукав тонометра на руку уже пришедшей в себя Леночке, спокойным тихим голосом задает вопросы, меряет давление, сдвигает задумчиво брови, смотрит на термометр, достает шприц и ампулы, набирает в шприц лекарство, просит закатать рукав кофты, делает укол в руку.
Я откровенно любовался ею, ловил каждое движение, взгляд, смотрел как шевелятся, что-то произнося, ее губы, даже не понимая, что она говорит. Мне просто хотелось смотреть на нее, любоваться, дышать ею.
Тонкие, с коротко обрезанными ногтями, пальцы сложили в чемоданчик лекарства и приборы, положили на край стола пустые ампулы и шприц.
Я был очарован. Все во мне бунтовало. Я хотел эту девочку-женщину.
Мое любование прервал звонок телефона.
“Как не вовремя”, — чертыхнулся я про себя.
— Да, Оля, — мысленно проклиная старую подругу, ответил я на звонок.
“Черт, я что, произнес ее имя вслух? Ну баклан, полный баклан, — ругал я себя, покидая кабинет, — и Оля хороша, позвонила в рабочее время, чего никогда не делала раньше, словно почувствовала, что у нее появилась конкурентка, что я тут завис, любуясь другой”.
