Развод. Вспомни, как мы любили - страница 17
Разжать зубы, отлепить язык от неба и сказать хотя бы несколько слов.
Но я не могу.
Требовательный крик Маши режет барабанные перепонки, вонзается в мозг острой раскаленной спицей.
Позволил бы тот Виктор, который переносил через лужи Машу, так поступить с ней и своими дочерьми.
— Говори!
Девочки переглядываются, жмутся друг к другу и держаться за руки.
— Мы разводимся, — выдыхаю я из себя не углекислый газ, а ядовитый прокопченный гарью отчаяния пар.
— А дальше?!
Девочки распахивают глаза и не моргают. И в их зрачках только страх.
— Ваш папа больше меня не любит, — Маша опять хрипло смеется. — И быть со мной больше не хочет. Он любит другую! — смех переходит в клекот разъяренной орлицы. — Но! Важное уточнение! Не любит он только меня! А вас любит. Да, вот так.
— Люблю…
И я сам понимаю, как я сейчас нелеп в своем ответе.
— И он от вас не отказывается! Нет! Нет! Нет! — голос Маши острый и истеричный. — Что вы! Он вас любит!
— Маш, — тихо говорит мама.
— Замолчи! — взвизгивает Маша. — Валь, это наша жизнь! Не лезь! Я просила тебя не приезжать! Просила! Но раз приехала, то помолчи! Да, это твой сын! Но он мой муж! И теперь будет бывшим!
Девочки в ужасе смотрят на Машу. До них еще не дошло, что происходит.
— Мы разводимся, — Маша выдыхает и уходит с крика в наигранно спокойный тон. — Вопрос алиментов, опеки, участия в вашем воспитании мы уже будем обсуждать с адвокатами. А теперь…
Она подходит к креслу, щурится на меня и шипит:
— Пошел прочь! — вскидывает руку.
— Так не пойдет, Маша, — поднимаю взгляд. — Я не буду убегать по твоему приказу. И ты влезла в мой разговор с дочерьми.
****
У меня вышла горячая новиночка “Милая, у нас не будет развода”. Приглашаю в гости!
— Я хочу другую женщину.
Я поворачиваю лицо к Егору, и мне кажется, что в гнетущей тишине слышен хруст моих шейных позвонков.
— Что? — мой голос скрипит тихим недоумением.
— Хорошо, Инга, я повторю, — Егор медленно выдыхает через нос, глядя черными глазами на дорогу. — Я хочу другую женщину.
14. Глава 14. Оставь их
— Пошел прочь!
Мой крик оглушает меня саму, а затем будто невидимая теплая рука хватает меня за шкирку и рывком вытягивает из черного безумия и отчаяния.
Я вижу своих дочерей.
Бледных, испуганных, с широко распахнутыми глазами. Держатся за руки.
Я вижу свекровь. Молчаливую и печальную.
Я вижу Виктора.
Я вижу его глаза.
Усталые. С тонкими морщинками в уголках век.
Вижу редкие и единичные седые волоски в его висках.
Я отступаю и сажусь, вглядываясь в его лицо, будто в первый раз его вижу.
Я его помню мальчиком, подростком, юношей, молодым и энергичным мужчиной.
А теперь запомню зрелым мужчиной с усталыми глазами.
Злость и обида расползается на лоскуты под откровением, что мой мальчик, который списывал у меня контрольные, стал дядькой.
А я стала теткой.
— Маша?
И голос его стал другим. Более глубоким, но в то же время он звучит тише.
— Ты прав, Виктор, — шепчу я. Молчу минуту, разглядывая его лицо будто чужое и тихо говорю, — Я должна тебя отпустить.
У меня не дрожат руки, и сердце больше не колотится раненой птицей о ребра в желании вырваться на свободу.
— Мы любили, — шепчу я. — Так любили. Самозабвенно, дико и отчаянно. Каждая минута с тобой была радостью, Виктор. Я была с тобой девочкой, девушкой и женщиной. И я была счастливой. Даже тогда, когда ела пустые макароны в съемной комнате. И ты любил меня. Все эти годы любил, — перевожу взгляд на девочек, — ты подарил мне дочерей. Красивых, здоровых, умных девочек, — ласково улыбаюсь и вновь смотрю на Виктора, — И если бы я вернулась назад на двадцать четыре года, я бы все повторила.