– Оно насквозь прогнило, – сказал Буассар. – Если мы въедем под него, оно рухнет.
Капрал недоверчиво фыркнул, но остановил джип. Вытянув шеи, мы пытались рассмотреть – что там, в глубине зарослей? Мне даже показалось, что там что-то мерцает в душном темном переплетении бесчисленных ветвей.
– Там что-то есть, – подтвердил немец Шлесс.
Раздвигая стволом автомата ветви, он нырнул в гущу зарослей.
Немец был новичком, ему следовало утверждаться. Он правильно делал, беря на себя инициативу, но на его месте я бы не полез вот так сразу неизвестно куда. Закурив, мы молча ожидали его, прикидывая, с какой силой должна была врубиться в землю дюралевая сигара самолета, если отсветы взрыва, казалось, и сейчас еще разгуливали в душной полутьме джунглей. Впрочем, у тех, которые вверху, все обычно кончается сразу, а вот сержант Андерсон, попавший в капкан, выставленный на тропе каким-то хитроумным симбу, отстреливался от черных почти три часа, отлично зная, что никто ему не поможет. Он тогда попал в самый настоящий капкан, выставленный на крупного зверя, и левая нога, чуть ниже щиколотки, была у него раздроблена.
Наконец мы услышали:
– Капрал! Я нашел негра.
– Ну так убей его.
– Нет, подожди, Шлесс. – Голландец торопливо спрыгнул на землю. – Не торопись, Шлесс, я покажу тебе, как это делается.
Через минуту мы услышали выстрел, но ни немец, ни голландец на дороге не появились. Капрал ткнул меня локтем: «Поторопи их».
Я бесшумно нырнул в кусты, скользнул под низкими сучьями какого-то необъятного дерева, как канатом перекрученного серыми лианами, и замер, потому что действительно увидел негра. Это был крошечный, очень худой, с рахитично выдающимся вперед животом черный мальчишка. Он стоял на коленях, спрятав лицо в ладонях, но, похоже, прятал лицо вовсе не из страха перед возвышающимся перед ним, как башня, голландцем, а из страха перед странным существом, перед какой-то уродливой гигантской бородавкой, похожей на полупрозрачную опухоль или нарост на поросшем мхом пне. Перед этим наростом, под прозрачной слизистой оболочкой которого все время что-то подрагивало, переливалось, слабо фосфоресцировало, и застыл негр. И чисто интуитивно я понял, что черный мальчишка и впрямь боится не голландца с малокалиберкой в руке, а таинственной опухоли.
И никаких следов разбившегося самолета.
Ван Деерт, чем-то сбитый с толку, поднял малокалиберку и почти в упор вогнал пулю в торчащий перед ним нарост.
– Я ведь попал?
Я пожал плечами.
Было бы странно, если бы он промахнулся.
Но когда пуля с малого расстояния попадает в живую ткань, звук получается отчетливый, специфичный, такой звук ни с чем не перепутаешь, а сейчас мы ничего такого не услышали.
Присев на корточки, я всмотрелся.
Не страх, не брезгливость, не удивление внушало бугрившееся над пнем странное образование. Я и сейчас не могу определить охватившее меня чувство. Я не боялся, нет, но вот некоторая настороженность… Я не испытывал брезгливости, но вот ощущение чужого… Чего-то очень чужого… И что-то там под полупрозрачной оболочкой происходило: вспыхивали неясно, вновь гасли, расплывались неопределенные радужные пятна. Так море светится за кормой теплохода. Казалось, эта тварь в любой момент, как хамелеон, готова сменить обличье.
Наверное, так же подумал голландец.
– Оборотень, – хмыкнул он.
– Наверное, эту штуку можно выгодно продать, – хмыкнул я.
