– А что если солдаты по вам выпалят? А что если не доберётесь? Мы ведь вон как далеко уже отъехали… уже ведь и не Россия, небось, давно… А если словят вас и в тюрьму заберут?! Дэвлалэ, дэвлалэ, что я вашей матери скажу? Какими словами оправдаюсь?
– Да ничего такого не будет, тётя Сима! – бодро ответил Матвей, поглядывая в окно теплушки на блёклое рассветное небо. Состав стоял. Двери вагонов были ещё заперты, но вот-вот должны были начать разносить кипяток: снаружи слышался топот конвоиров, раздавались металлический лязг и грохот, кто-то громко ругался.
– С чего бы мы не доберёмся? Я из Новороссийска в Ташкент и из Омска в Одессу добирался, – и, слава богу, ничего! Нырь под вагон – и покатил шикарно, как в мягком! И что нам конвой сделает, ежели поймает? Обратно в вагон запихают, только и делов! Да и не догонят ведь, тётя Сима! Мы с Марьей на ноги лёгкие! Машка, правда же? Вон туда, в лес нырнём – и ищи ветра в поле! Вы тут только подольше гарабозьте, махаловку, что ли, закатите с визгом… Ну, цыган учить хай подымать – только портить!
Машка бесшабашно кивнула – но неотрывно смотрела при этом на сестру. В её глазах билась отчаянная, сумасшедшая искра, хорошо знакомая Светлане. Именно с таким блеском в глазах младшая сестра на спор перепрыгивала с одной крыши на другую или карабкалась на высоченное дерево, чтобы снять с тонких ветвей ошалевшую от страха кошку. Густая копна стриженых Машкиных волос воинственно стояла дыбом. Пригладив их ладонью, Светлана мельком подумала, как идёт сестрёнке её дворовое прозвище «Стрижка». Лёгкий, подвижный стрижонок, раз – и в одном месте, два – и в другом, три – и уж не видать его… «Только бы им повезло! Только бы без приключений!»
Тётя Сима стянула с шеи длинную золотую цепочку.
– Бери! Не спорь! Мало ли, что случиться может? Цепка длинная, снесёте в Торгсин, вам еды дадут… Вот кольцо ещё возьми, девочка!
– Кольцо не возьму! – рявкнула Машка. – Тётя Сима, у тебя же дети! Вас невесть куда везут, прибереги золото! Хватит и этого! Когда встретимся – в целости верну!
Ибриш тем временем, вертя в пальцах нож, озабоченно втолковывал своему другу: взъерошенному парню с недоверчивой физиономией.
– Рубаху разрежь, Петро! Гадже должны видеть, что мы всерьёз пишемся!
– Не дам резать! – упорствовал Петро, с сожалением глядя на свой синюю, сатиновую, лишь слегка выгоревшую на плечах рубашку. – Почти новая же! Мне в ней ещё по Сибири бегать! По холоду!
– Ладно, пропади ты, я сам. – Ибриш оттянул на себе рубаху, аккуратно примерился лезвием – и вспорол потёртую ткань от пояса до плеча, задев остриём и кожу, которая тут же набухла бисеринками крови. Морщась, Ибриш подождал, пока крови соберётся побольше, промокнул её рубашкой, удовлетворённо полюбовался на эффектное багровое пятно – и повернулся к цыганам.
– Ну – с богом! Мотька, счастья тебе! Коли повезёт, ещё свидимся! И тебе, девочка, удачи.
Машка смогла лишь кивнуть в ответ. Порывисто бросилась на шею сестре – и тут же отпрянула, по-пацански застеснявшись этой нежности.
– Господи, вся как из верёвок скручена, кто тебя только замуж возьмёт… – пробормотала Светлана, давя горький ком в горле. – Мотька, ты за неё головой отвечаешь, понял? Чтоб доставил в целости и сохранности, махновец несчастный! На, возьми тоже, – Она стянула с шеи тоненькую – в три раза тоньше Симкиной – цепочку. – Бери! Мало ли что? Вы голодать по пути не должны…
