Реальная жизнь - страница 27

– Ну, например, я поняла, что выбирать партнера исключительно исходя из его физической привлекательности – весьма эффективный метод, – сказала я.

– Сочту за комплимент.

– А ты?

Макс на мгновение задумался.

– Наверное, я понял, что такое настоящая боль.

Но он сказал это со смехом, словно подтрунивал над кем-то, и затащил меня на себя.

– Ну, хватит разговоров, – сказал он.

Следующим вечером у меня было занятие с Анджелой. Я разучивала арию Русалки, которую хотела добавить в свой репертуар для прослушиваний. Русалка влюблена в принца, но он человек. Ради него она готова принести в жертву все – бессмертие, голос, – лишь бы тоже стать человеком и уподобиться ему, хотя они и слова друг другу не сказали. Красивая ария – в ней и томление, и смятение. Русалка обращается к Луне. Просит рассказать принцу, как она его любит.

Последняя фраза в моем исполнении Анджелу не устроила.

– Высокую ноту ты взяла прекрасно, – сказала она. – Но си-бемоль – это еще не конец строки, правда же? Пропой ее до конца, Анна, не бросай.

Я пропела еще раз, пытаясь увидеть дыхание, воображая, как оно раскручивается, разворачивается передо мной.

– Так-то лучше, – сказала Анджела. – Не думай, что высокие ноты споешь – и готово. Мы же и о выразительности должны заботиться, верно? О том, какую историю хотим поведать зрителю, а не о том, насколько виртуозно ты берешь высокие ноты – хотя и об этом, конечно, тоже забывать нельзя. Теперь вот что: ты заметила, как на си-бемоль выдвигаешь вперед подбородок? Давай попробуем еще разок, но теперь смотри в зеркало. И положи на подбородок палец, чтобы чувствовать, как он движется.

Анджела не позволяла мне халтурить. Заставляла повторять одно и то же снова и снова, строго и серьезно, пока в конце концов, к моему изумлению, не расплывалась в улыбке: «Да, вот так, вот оно, именно так!» – и я ног под собой не чуяла от радости. Мне нравились наши с ней занятия, нравилось чувство, будто меня разбирают на кусочки и собирают заново, лучше и краше. Она помогала мне разобраться в том, что я слышала у других исполнителей, понять то, о чем я не хотела у них спрашивать, боясь показаться глупой. Да, говорила она мне, хорошо, что на прослушивание к Майклу ты пришла в одежде, которая прикрывает локти и колени, – вкусы у него весьма старомодные, и вообще женщин он недолюбливает, так что да, лучше перестраховаться. Нет, разумеется, ты можешь написать в заявке на Мартиньяргский фестиваль, что я тебя рекомендую, хотя мы только недавно начали с тобой работать, и не слушай, что говорит Бет, она врет, и врет нарочно – пытается сбить тебя с толку. Считай это комплиментом. Она видит в тебе угрозу.

Я пропела ту же фразу еще раз, прижав палец к подбородку.

– Видишь, насколько звучание изменилось? – сказала Анджела. – Гораздо свободнее. Вот так и отрабатывай. Для надежности пока что придерживай подбородок. Это просто привычка. От нее можно избавиться.

На этом она меня отпустила, и я стала надевать пальто.

– Кстати о дурных привычках, – сказала она, – как там твой джаз?

Анджела относилась к джазу крайне пренебрежительно. Когда я пела по-английски, она с ликованием набрасывалась на каждое слово, которое я произносила даже с легким намеком на пропуск «Т» или американский акцент.

– Вот видишь? – говорила она. – Это все твой джаз!

– Не так уж много я его и пою, – ответила я. – Пару раз в неделю. Все в порядке, я держу руку на пульсе.