Ребенок зеркала - страница 4

), и именно с этого начинается лечение. Язык в положении «U» означает отказ от орального отношения, а также ожидание вступления субъектом в контакт с другим. Если хорошо наблюдать, можно заметить, что все младенцы располагают язык в положении «U», когда хотят, чтобы с ними поговорили. Мне кажется даже, что, когда их язык не находится в положении «U»[5], они, сами того не зная, готовы сказать нам «нет». В таком случае не стоит терять время напрасно, обращаясь к ним. Если ребенок аноректик заворачивает язык назад, истинная речь будет заключаться в том, чтобы говорить ему о том, кто он есть, его поле, образе тела. В этом случае у нас появится возможность выстроить нечто, отталкиваясь от чего он может жить. Вмешиваясь таким образом, вы даете ему идентичность, которую он так и не смог получить от человека, который кормил его, несущую жизнь и поддерживающую желание. Как вы знаете, внезапной смерти новорожденного часто предшествует проглатывание языка, как будто страдания или одиночество заставляли ребенка желать возвращения к внутриутробной жизни. В этом заворачивании языка, равносильном возвращению к внутриутробной жизни, младенцы, похоже, отправляются на поиски образа тела, поскольку именно в матке I-ma-je действительно начинает существовать. Дети, которые очень рано заболели, возвращаются к внутриутробной жизни, чтобы снова найти образ тела – также внутриутробный, – в котором мать или ухаживающий человек становятся плацентой.

Ж.-Д. Назьо:

– В связи с этим ты в своей книге выдвигаешь положение, что образ тела наиболее архаичный – образ, связанный с дыханием. Почему именно дыхательный?

Ф. Дольто:

– Потому что дыхательный образ является самой настоящей пуповиной, которая предоставляяет кислородное обращение. Дыхательный образ – самый архаичный, поскольку воздух, которым мы дышим, – это общая для всех плацента. Как только ребенок рождается, он заменяет внутриутробную жизнь и сосудистые разветвления плаценты на дыхание и бронхо-легочное древо, локализованное не только в грудной клетке, но распространяющееся в атмосферу вплоть до того, чтобы становиться общим для всех нас воздухом, воздухом, которым мы дышим. Дыхательный образ – это наиболее глубокий телесный образ и одно из самых ярких выражений влечений к смерти. Глубокий сон является царством влечений к смерти, воспринимаемых как своего рода вынесение за скобки желания. Как только я засыпаю, я выношу за скобки собственное тело; в то время как мое тело во сне делает то, что хочет, я, в свою очередь, больше ничего не хочу знать о желании и ничего не хочу желать телесно; я даю отдых моему отношению. Таким образом, в глубоком сне дыхательный образ преобладает и становится тем, чем и должен быть в условиях, когда не сдерживается желанием.

Ж.-Д. Назьо:

– И именно это является вегетативной жизнью.

Ф. Дольто:

– Именно это. Дыхание и сердечно-сосудистая система – это сфера базисных образов.

Ж.-Д. Назьо:

– А значит область влечений к смерти?

Ф. Дольто:

– Безусловно. Это место, где влечения к смерти высвобождают состояние умиротворения, то есть область действительно восстанавливающего, вегетативного сна, не нарушаемого желанием, и в котором влечения к смерти могут – безопасно – быть полностью принятыми субъектом. Если мы допускаем такое значение сна, мы начинаем тогда понимать, как важно дать возможность тишине установиться, если пациент неожиданно засыпает. Если пациент неожиданно засыпает, надо уметь быть с ним, полностью находиться в его распоряжении, чтобы иметь возможность почувствовать это умиротворение влечения к смерти. Через сон пациент с вами сращивается; и даже больше, делает на вас плацентарный перенос. В связи с этим я вспоминаю тяжелые случаи эпилепсии, когда вслед за высказыванием, эксплозивным по характеру, почти всегда наступает сон. И к такому сну надо относиться с особым уважением. Если, напротив, засыпает аналитик, сон принадлежит пациенту и об этом ему должно быть сказано. Необходимо сказать пациенту, если вы засыпаете: «Я заснул, что вы об этом думаете?» Конечно, он всегда может ответить: «Это потому, что я вам надоел». «Нет, если бы было так, я бы вам об этом не сказал». Точно так же, если вам случалось внезапно заснуть в присутствии ребенка-шизофреника, постоянно находящегося в плену некой фобической угрозы, то вы видели, как потом оживает ребенок. Когда аналитик находится в сонном состоянии, ребенок на сеансе активизируется и становится кем-то, и наоборот, когда терапевт просыпается, он прекращает действовать. Слова, наиболее подходящие к ситуации: «Ты видишь, мне надо спать; потому что когда ты меня заставляешь засыпать, отдавая мне то, что ты считаешь смертью – но что есть настоящая жизнь, – тогда ты живешь, ты обретаешь право жить». Расшифровать образ тела предполагает соглашаться с другим, действительно находиться в распоряжении пациента вместе со всем, чем мы являемся – бодрствующие или спящие, – в то время как он тут с нами.