Ребенок (в моем лице) избаловался очень скоро. Я начинала любовную игру по-настоящему самозабвенно, не допуская даже мысли о провале и зная, что партнер всегда подчинит свою физиологию моим нуждам. Когда он после последних судорожных движений ронял голову ко мне на плечо, а я, слегка задыхаясь, гладила его взмокшую спину, мне казалось, что оба мы – птицы, только что вместе взлетевшие на вершину наслаждения. Чуть живые от усилий и сладкой опустошенности, мы опустились в одно гнездо и бережно прикрыли друг друга крыльями. Наверное, где-то рядом стремительно летит время, но минуты проносятся мимо укрытия, не задевая нас. А ночное небо зажигает над нами тысячу белых солнц.
В наше последнее горное утро я постояла перед спуском на вершине Чегета, глядя на сказочно уменьшившуюся в размерах горную долину. Возле высокогорного кафе торчал пестрый лес воткнутых в снег лыж и дремала собака, свесившая хвост прямо в пропасть. Загорелые люди в театрально-ярких костюмах пролетали справа и слева от меня так легко, словно в их жизни и не существовало ничего, кроме полета. И мне показалось, что стоящие в ряд горы, вся гордая стать которых была так ярко высвечена солнцем, сейчас сорвут свои белые шали и хором крикнут: «Прощай!» Я бы ответила им тем же словом: «Прощайте!» Я почему-то была уверена, что больше такой красоты в моей жизни уже не будет.
Недалеко от меня притормозил только что сошедший с подъемника Антон. Мы помахали друг другу палками и помчались по склону вниз.
В Москве меня подстерегал приятный сюрприз. Словно запоздалый подарок от Деда Мороза, он был преподнесен тогда, когда я и не думала надеяться на перемены к лучшему. Мы вернулись шестого февраля – в последний день студенческих каникул, – и Антона тут же засосал учебный процесс, временно он перестал даже ходить на пантомиму. Я довольно мучительно пережила первые несколько дней одиночества и от тоски раньше назначенного срока позвонила своему работодателю: вдруг у него найдется для меня какое-нибудь внеплановое дело? Вместо ожидаемого: «Извини, сейчас – ничего» – я вдруг услышала: «Хорошо, что позвонила, ты как раз нужна», – и рысью помчалась по привычному адресу.
Я никогда особенно не вникала в то, чем занимался Виктор – вроде бы поставками спортивного инвентаря, – но, как выяснилось, он уже много месяцев работал над открытием собственного спортклуба. Время для этого было выбрано исключительно удачное: Советский Союз уже несколько лет как перестал существовать, период бешеной инфляции и пустых прилавков завершился, и дикий (а вместе с тем по-дикарски красивый) капитализм медленно, но верно набирал обороты. Новые русские все чаще становились героями анекдотов, а стало быть, занимали полноправные позиции в обществе. В угоду этому социальному классу и работало множество фирм, справедливо рассудивших, что лучше стричь небольшую, но крайне мохнатую группу овечек, чем пытаться обкорнать огромное голое стадо. Виктор, мой работодатель, был в этом отношении не оригинален; его своеобразие проявилось лишь в способе стрижки. Вместо того чтобы усадить овец в еще один ресторан или еще один салон красоты, он давал им возможность побегать по травке и поиграть в войнушку. Взрослым дядям предлагалось надеть шлемы с бронежилетами и пострелять друг в друга шарами с краской. Эта забава называлась «пейнтбол» и в то время была еще полной новинкой. А мне предлагалось стать в открывшемся клубе секретарем на телефоне – давать информацию и принимать заказы.
