Антон не мог не заметить этого. Когда после занятий мы вместе шли в мою комнату (уже не разделенные прежним смешным вопросительным знаком), он советовал мне использовать все свободное от звонков рабочее время на разминку. Я была благодарна за такой простой, но не пришедший мне в голову совет и теперь старалась как можно чаще вставать из-за стола. С улыбкой, призывая прочих сотрудников не обращать на меня внимание, я выполняла упражнения на голеностоп, повороты корпусом, наклоны. К счастью, мои спортивные наклонности никого не шокировали, наоборот, выгодно выделили меня из числа прочих девушек. Я немедленно получила кличку Джейн Фонда и комментарий Виктора: «Вот какой должна быть настоящая сотрудница спортивного клуба!»
Проблема была только в том, что неприятное тянущее чувство продолжало меня сопровождать – наклоны давались с трудом. А от касания левой рукой носка правой ноги пришлось отказаться сразу – что-то внутри меня сопротивлялось этому упражнению изо всех сил. И я начала подозревать разлад на женской половине своих внутренних органов; должно быть, виноваты были столь полюбившиеся мне Эльбрус и Чегет. Высокогорные холода, пронизывающие ветры… А вечной маминой тревогой было, чтобы я не застудилась «там»… Неужели горы действительно сыграли со мной злую шутку? Косвенное подтверждение этому виделось и в том, что мои месячные были просрочены уже на три недели. (Хотя в принципе такое случалось и раньше от резких перемен в моей жизни, например, по приезде в Москву.)
Тем не менее я начала волноваться. Пока еще волноваться не сильно; это волнение напоминало ранку, которая не беспокоит, пока ее случайно не заденешь. Но в ближайшие выходные, когда мы с Антоном гуляли по Воробьевым горам, она вновь дала о себе знать.
Была идеальная зимняя погода, лучшая, какую только можно себе представить в середине февраля: ясное яркое небо, мороз – не больше минус пяти, пушистый снег и полное безветрие. Горы были усеяны людьми, словно глыбы белого крема на торте, посыпанные шоколадной крошкой. Все катались, кто на чем мог: на лыжах, на санках, на корточках – по раскатанным ледяным дорожкам. Мы с Антоном выбрали самый простой способ: сели паровозиком прямо на лед, подоткнув под себя куртки, и с гиканьем тронулись вниз.
Я визжала, но не от страха, а веселья ради, Антон в ответ вопил «Держись!» и стискивал меня сквозь куртку с непреодолимой силой. С воплями и визгами мы долетели до конца дорожки и ткнулись ногами в снежную выбоину. Здесь нужно было тут же вскочить, чтобы на нас не налетели катящиеся сзади, Антон так и поступил, немедленно выпрыгнув из снежной колеи. А я не могла встать – такое странное ощущение расходилось по пояснице. Настоящей боли не было, но тем не менее каждый нерв был задет и давал о себе знать. Антон буквально выдернул меня из-под ног мчавшихся сзади людей и крепко прижал к себе, не давая упасть.
– Ты чего? – тряся меня за плечи, выкрикивал он. – Что случилось?
Я понятия не имела о том, что случилось. Но, с горечью глядя на заманчиво блестящие повсюду полосы льда, сознавала, что нашему катанию пришел конец.
Однако радость работы в офисе временно заглушала мои тревоги по поводу собственного здоровья. Наверное, впервые в жизни я чувствовала себя настоящим человеком среди настоящих людей – людей, у которых есть в жизни свое место. Пусть мое место было пока еще очень скромным, но оно существовало! Даже Антон, при всем моем уважении к нему, не мог этим похвастаться, он пока что лишь осматривался на местности, выбирая для себя путь.
