Речь против языка - страница 21
В русских сказках лягушонка Василиса (от греч. ßaai\iaaa, царица) едет к Ивану в коробчонке[127]. Значение «судна», «посудины», «короба» есть и у болг. кораб, чешек, korab, польск. korab, серб, кораб. Латинское слово, став славянским, русским кораблем, вернется в византийский греческий: карсфос; = карбас и в позднюю латынь: carabus[128]; исп. carabella, порт, caravella, араб, караб и гураб. Со временем это устаревшее слово будет вытеснено новым: лодья (лодка), которое обычно для балтийских славянских языков: чешек, lod, lodi, польск. lodzia, вендск. lodia, поморо-люнебургск. lida. Слово «корабль» сохранится лишь в торжественной речи вплоть до времени, когда Петр I создаст новый флот. Ныне, когда русский флот вышел в океан (примеч. clxxviii), устаревшим нам кажется слово «ладья» (примеч. clxxix). Слово «лодья» вошло в шведский (lodia) и финский (lotia)[129] языки (примеч. clxxx).
До указа обожествленного Гая Августа не существовало запрета на вступление легионеров в законный брак. У невозвращенцев было почти полвека, чтобы наплодить законное, легитимное (от lex, закон) потомство. На Востоке латынь жила и оказала огромное влияние на новые языки, преобразившись в славянских языках. Дети начинают учить язык еще в утробе матери (примеч. clxxxi). Слушая речь матери, малыш познает и создает после рождения язык (примеч. clxxxii).
Дети творят язык. Это понимает и один из столпов революционной психолингвистики А.А. Леонтьев, по-товарищески, как И.В. Сталин Н.Я. Марру, немного пеняя Л.В. ГЦербе, но в целом снисходительно одобряя его мысли о детском языковом изобретательстве:
Это хорошо понимал Л.В. Щерба. Он говорил, что «дети владеют всеми грамматическими категориями своего родного языка… Здесь надо лишь, не мудрствуя лукаво и не насилуя ни своего, ни детского языкового чутья, налепить ярлычки на существующие у них категории, которые таким образом и будут приведены к сознанию» (примеч. clxxxiii), а не «классифицировать слова по каким-либо ученым и очень умным, но предвзятым принципам» (примеч. clxxxiv). Л.В. Щерба недооценивал, однако, того, что на одну и ту же категорию можно налепить разный ярлык[130], ибо между «языковой способностью» носителя языка (тем, что Щерба называл «психофизиологической речевой организацией») и системой языка, моделируемой в нашем описании языка, нет однозначного соответствия[131]. Поэтому предлагаемый им путь отнюдь не приводит к автоматическому решению вопроса о частях речи, что хорошо видно на примере спора о природе значения части речи (примеч. clxxxv).
Со смертью Щербы «лепка ярлыков» малообразованными учеными и начальниками в СССР ускорилась необычайно, что было совсем небезобидным делом именно в государстве, сплоченном великоросским языком. И.П. Павлов заметил, что «русский ум не привязан к фактам [данности]. Он больше любит слова и ими оперирует. Что мы действительно живем словами» (примеч. clxxxvi).
Просто и понятно о детской речи написал книжку «От двух до пяти» (примеч. clxxxvii) К.И. Чуковский[132]. В случае с римскими отцами-невозвращенцами случился самый грандиозный в памяти человечества пример детского языкового творчества. Языки, порожденные потомками римских отцов, ныне именуют индоевропейскими.
Раннее детство мальцы проводили с матерями, приобретая первые навыки понимания приходящих к матерям отцов. Что-то помогали понять и юные тетки-титьки, лишившиеся новорожденных.
Похожие книги
