– Кому же такая птица редчайшая досталася? Наташа назначает тебе за себя, – Тамара развернула дальше записку, – свою сестру Анжелу.
Шум по залу прошел довольно заметный, можно было разобрать «девчонка еще», но быстро улегся. Смущенная Анжела и Юра, поникший какой-то, ушли, напутствываемые ведущей:
– Да обратно не спешите… Анжела у нас молода, неопытна, ты уж, Юрик, с ней там поласковее. Ну да что положено невесте, отдай.
До меня дошло, что сестрице-то всего семнадцать.
Четвертым она выкликнула меня. (Эта традиция и мне была известна: последним вызывают несостоявшегося жениха, так сказать, настоящего – о котором невеста и впрямь могла тайно мечтать.) И начала было:
– Ох, какой женишок-то… Местный наш Ломоносов, да нет, Леонардо да Винчи. И ведь наш-то, свой, не залетный, плоть от плоти земели родной: может гениев рожать, не обессилела!
Я заметил, как недовольно покривилась, но молчала, ни слова не решаясь возразить, папина родня.
– Ан и ему Наташка-то не досталась. Но нам такому никакой девки не жаль, за честь сочтем. Кому же такая честь? Невеста ему назначает, – прочитав про себя текст, Тамара замешкалась, обернулась к Наташе и тихо спросила:
– Так все тут, как написано?
Она кивнула. Но Тамара все же не решалась читать, подошла вплотную к Наташе, и они о чем-то долго шептались; Наташа все время утвердительно кивала головой, а Тамара ею смущенно покачивала: нет, нет, мол. Как так… Я сумел разобрать в шепоте (рядом ведь стоял):
– Да не бойся, Тома. Знаешь же, схвачено все. Все будет хорошо.
В зале стояла полная тишина; все и вся замерло в ожидании очевидно надвигающегося скандала. Я и сам как-то сжался весь.
Наконец Тамара сказала, собравшись с силами:
– Требует Наташа долг вернуть. Вызывает Таню Козлову.
По залу мигом пошел громкий гвалт, крики и свист. Слышалось:
– Как это?! Нельзя Красавицу Первую! Не выдавать! Как замужнюю можно?! Кто посмел? Да что она, рехнулась… Стыд, позор! Да ведьма она и вся порода ихняя! Таких раньше в Летоси топили! Не отдадим!
Таня встала и стояла возле своего стула, совсем рядом с Наташей, смотря в пол. Выходить она не решалась. Но Тамара уже входила в свои права и роль свою, она решительно брала ситуацию под контроль, лишь дождавшись, пока шум чуть подутихнет:
– Чего глотку дерете? Не девку – Первую Красавицу невеста ославить хочет, у парней, что борются-дерутся за нее, обманом забрать да своему хахалю отдать, а долг вернуть требует. Тихо, мир! Первой Красавицей баба в девках бывает, а замужние все одинаковы: всех мужья равно любят! Подтверждаете, что должок-то за Танечкой есть? Свадьбу-то ее помните, здесь же, на Летоси?! Три года всего прошло. Заменяла Наташа красавицу нашу?
(Как я мог этого не знать?!)
Утвердительный гомон прошел по аудитории:
– Так чего глотки рвете? Долг платежом красен.
Опять раздался крик:
– Нельзя это! Это наглость невиданная, замужнюю звать. Позор! Не выдавай, мир! – и снова несколько поддерживающих криков со всех сторон.
Однако в параллель на этот раз яростным шипением отовсюду слышались уже и диаметрально противоположные нотки:
– А пусть возвращает Танька долг-то! Ишь, цаца-недотрога выискалась! Первая Красавица х… Моя-то дочь не хуже была! Ишо разобраться надо, мужнина ли дочка, не выблядок ли! Выводи, не тяни!
Тамарина задача, ясное дело, сильно облегчилась: царство, разделившееся в себе, не устоит, и теперь она уверенно и легко подавила попытку бунта:
