– Наглость, Катя, говоришь?! А ты знаешь, сколько Наташке тот долг ее мог стоить? Может, она из-за этого самого лучшего парня-то и упустила, – и выразительно посмотрела на меня – как и вся аудитория вслед за ней. Я тоже уставился в пол, не понимая, что надо делать, и не зная, что сейчас последует. А Тамара продолжала:
– Может, вы знаете? – обращаясь к другим кричавшим. – А раз нет, то не орите. Требует Наташа долг вернуть, у бабы здоровой, небеременной, не после родов сразу, не кормящей; у такой, как все, не лучше, не хуже, – и убедительно посмотрела в сторону «яростно шипящих». – Не на людях на позор, а за Летосью: все забудем сразу, прошлогодний снег. Чего тут не так?
Наступила растерянная тишина. Я услышал восхищенный шепот седеющего мужчины (Наташиного отчима-отца, усыновившего после свадьбы незаконнорожденную девочку), говорившего жене (ее маме):
– Во как она их! Как редкий дед толпу салаг…
Тамара продолжила:
– Правильно все. Ты уж, Танечка, за невестушку постарайся, не подведи. Но есть еще одно правило, если забыли вы все уже отечески да матерински заветы-наказы. Когда замужнюю вызывают, то попервой ее муж за Летось должен свозить: его первая власть. А потом уже к женишку приводит: Коля и Таня! Выходите сюда, – властно потребовала она.
Те вышли, ни на кого не смотря, Тамара соединила им руки:
– Идите. За Летось! Совет да любовь!
Коля как-то странно махнул рукой, и пара двинулась к выходу. Не давая залу опомниться и боясь выпустить ситуацию из-под контроля, Тамара, как только те двинулись, закричала:
– А теперь наши давай! Песни-частушки! Веселись, мир! Летось вот-вот откроется! Играй, Михась, – тот словно команды ждал: тут же слаженно с баяном зазвучало, Тамара запела, классика:
Хорошо мне было в девках,
Жопою вертелося,
А теперя нету мочи:
Хуя захотелося!
И тут же в ответ такая же классика (другие подтянули), пошел знаменитый диалог:
Не ходите, девки, замуж,
Ничего приятного:
Утром встанешь – сиськи набок,
Вся пизда помятая.
Муженек мне угощенья
Даст хороша – знатного:
Лучше водочки – варенья,
Шут с ней, что помятая.
Не ходите, девки, замуж,
Так не будете страдать,
Не узнаете, счастливцы,
Каково оно – рожать…
И поехало, соревнуясь; были тут и хорошо знакомые, типа указаний, как надо ходить возле тещиного дома, или антивоенная о попавшей милому в штаны звездочке, ну или там об опасностях, которые несет женщине связь с трактористом, и совершенно незнакомые мне частушки:
В речке селезни плывут
И лягушки квакают.
Мою милую е…т,
Только серьги брякают.
Не во всем виновна, парень,
Злая буржуазия:
Твою милую е…ли
С полного согласия!
Одеяло-одеяло,
Одеяло красное:
Как под этим одеялом
Моя целка хряснула…
Шел я лесом, видел беса,
Он курятину варил:
Котелок на хуй повесил,
А из жопы дым валил.
И невероятная смесь классики (Загоскин, Помяловский) с профанацией:
В старину живали деды
Веселей своих внучат:
Шли к победе от победы,
Эти ж лишь хуи дрочат.
И так далее. В веселом гвалте – а у мира память ведь сразу и очень длинная и очень короткая – такая вот диалектика – все вдруг забыли и обо мне, и о Коле, и о Тане – забыли, чтобы всю жизнь потом помнить, конечно.
Очень вскоре Тамара подошла ко мне и сказала тихо:
– Ну, теперь публичность ни к чему. Не светись здесь. Иди, встречай свою красавицу у переправы. Ждать недолго придется, – она мне лукаво улыбнулась, – а вот назад можешь не торопиться, даже если Танька просить станет. Да она и не станет.
