– Иначе и быть не может, – согласно кивнул Учунь.
Командиры расположились на ночлег в самой большой хижине цучжана, единственной в селении оборудованной каном. Воины же, за исключением караульных, которых по сложившейся привычке назначил Учунь, разбрелись на постой по землянкам простых поселян. Ночь прошла спокойно, а на утро вернулся из леса цучжан, притащивший полный мешок кабаньего мяса.
– А старик-то еще что-то может, – довольно сообщил Хочжо проводник, разглядывая добычу Хэсэбуня.
– Долгих лет жизни, моуке Хочжо, – с поклоном произнес староста, – и людям вашим… Почто такая честь выпала нашей деревне?
– Я слышал, цуджан, что хранишь ты у себя древнюю реликвию, пращурами тебе завещанную, – ответил Хочжо. – Амулет Хадо. Что скажешь, старик?
– Наговаривают люди, господин, – не дрогнув ни единым мускулом, произнес цуджан. – Слышал я в детстве от старого шамана Кумлыкая об этом амулете, но в глаза его никогда не видел. Да и шаманов после него в нашем селении не было, бедные мы – не прокормим…
– Не темни, старик! – грозно прикрикнул на старосту Хочжо. – Мне другое ведомо – у тебя сия реликвия находится! Енгэ амулет в руках держал…
Старик зло сверкнул глазами в сторону улыбающегося проводника:
– Мал тогда был Енгэ, мал и неразумен! Где ж ему упомнить… Зеркало то было: одно из девяти, оставшихся от Кумлыкая…
– Так покажи мне его, – потребовал моуке. – Может, действительно перепутал Енгэ.
– Господин! – обиженно протянул проводник.
– Помолчи, Енгэ! – остановил бойца властным жестом Хочжо. – Так покажешь, или нет? – настаивал моуке.
– Так потерялось то зеркало, – юлил старик.
– А может, его и не было никогда? Так, чуцжан, я устал препираться, – со вздохом заявил вождь. – Я пока прошу по-хорошему! Этот бодзиле, – он указал на Учуня, – посланник самого Сына Неба. Кому, как не самому Государю, стать хранителем «амулета Хадо», раз в вашем селении нет даже шамана? Так что отдай амулет, старик, и мы уйдем.
– Нет у меня его, – не сдавался цучжун. – И никогда не было!
– Что ж, ты сам виноват, старик, – горестно вздохнув, произнес моуке. – Хоть мы и одной крови, но, чтобы не нарушить договор с ваном, я готов на все… Без поддержки Императора нас сомнут. Поэтому лучше потерять малое, чем все… Для начала отрубим ноги твоему внуку! – сквозь зубы произнес Хочжо, играя желваками на скуластом лице. – Потом руки! Потом – твоей дочери и сыну, невестке, родичам… Дома – предадим огню! Начинайте! – Моуке взмахнул рукой.
– Остановись, господин! – поняв, что моуке выполнит обещанное, старик упал на колени перед вождем. – Не трогай родичей! Казни меня! Они ведь не виноваты…
– Нет, старик, ты умрешь, но умрешь последним! Я отрежу тебе веки, чтобы ты не смог закрыть глаза… Чтобы ты видел, как гибнет все, что ты любил и для чего жил! Начинайте! – нетерпеливо выкрикнул он.
Женщины заголосили и кинулись врассыпную, хватая детишек под руки. Но воины Хочжо и Учаня уже окружили селян, загородив дорогу копьями. Енгэ, вычленив в толпе внука цучжана, схватил Саньда за шкирку и бросил мальчишку к ногам старика.
– Приступай, Енгэ! – распорядился Хочжо.
– Слушаюсь, господин! – Воин с шелестом выдернул меч из ножен и замахнулся на ребенка.
– Нет! – испуганно закричал старик, закрывая внука телом. – Я отдам, отдам, только пощади! – взмолился цучжан.
– Если отдашь, не трону твоих сородичей! – торжественно пообещал моуке.
