– С запада русскую землю берегут Почаевская и Смоленская. А где солнце всходит, на востоке, – там сияет самая большая наша заступница – Казанская икона Божьей Матери.
– А баба Маня ещё про Владимирскую рассказывала. Что она в войну на самолете летала и спасла Москву.
– Ага, икона летала, а солдаты только кашу ели, – по-детски ревниво за личное прошлое хмыкнул Фёдор. Про то, что с Владимирской иконой вроде бы в самом деле облетали вокруг Москвы в сорок первом, бабе Мане он сам же и рассказал, прочитав в журнале. Но зачем при этом забывать, как погибали в это же время на земле солдаты?
– Дедушка, а откуда ты всё знаешь?
– Живу я долго.
Аня попробовала представить длину лет, при которых жил дед, но воображения не хватило. Перескочила на другую загадку:
– А почему твоей иконы нет? Ты ведь тоже охраняешь наш лес.
– Что его охранять-то, заражённый… Я не его охраняю, а от него. Остальную землю.
– Знаю. Чернобыль, дурында проклятая… А правда, что мы тут все тоже заражённые?
– Кто тебя так пугает?
– Зойка.
– Зойка антимонию разводит. Слово услышит, своих десять прибавит – и уже другая история. Сама посмотри, какая ты у меня крепенькая.
Сказал, а у самого на душе – мутнее болота. Москвичи прошлым летом приезжали в Журиничи с приборами, замерили радиацию и подтвердили, что она накрыла только лес, да и то малым пятном. Оно хорошо обозначилось уже к середине лета, потому как листва и иголки стали в нём коричневыми. А вот расползлось пятно или скукожилось, никто не знает. Потому как никто не приезжает больше с замерами…
За разговорами, едой и раздумьями дошли до поворота на кладбище. Скосив взгляд на обмякшую от жары внучку, Фёдор вновь прошёл мимо перекрёстка, лишь незаметно поклонившись в сторону родных могил: живые, да ещё малые, жальче мёртвых. Девочка в благодарность потерлась щекой о рукав деда, зашагала быстрее.
Возле хаты их ждали гости. С отыскавшимся Тузиком игрались белоголовый малец и девочка, а молодая женщина с двумя баулами поднялась со сложенных у палисадника брёвен.
– Кто это? – удивилась Аня.
Фёдор пожал плечами:
– Не знаю. Может, новая училка? Так вроде говорили, что уже не приедет.
Гости замерли перед встречей, и только Тузик виновато завилял хвостом: да, я с ними ласков, но на крыльцо ведь всё равно не пустил. Не гневайтесь.
– Начинаем сначала. Значит, Оксанка – моя невеста…
– Не получишь. Я буду выбирать. Я их первая увидела. И Женька будет моим женихом.
– Вот пока ты научишься с ним вытирать сопли, мы с Оксаной и поженимся.
– Ой, ой, жених. Да на тебя ни одна порядочная не глянет.
– А вот сейчас и узнаем.
Аня забежала вперёд, стала посреди улицы, растопырила руки, не давая Ваське тронуться с места. А уж ругала себя – не миловала! Никто не тянул за язык хвалиться перед братом гостями-постояльцами, а тем более расписывать Оксану, младшую сестру новой учительницы – и что ладная она вся, и косы не остригла, и по-городскому умеет разговаривать. Тут не то что у Васьки, у последнего шелудивого кота глаза заблестят.
– Не будь медюляном, – продолжала увещевать Аня. – Им с дороги отдохнуть требуется, а в гости к ужину звали. И всех, а не одного тебя, кралю неумытую. Вода вон в речке вольная, иди хоть глаза протри. И на голове как чёрт копейку искал.
– Иду куда хочу и каким хочу, – отодвинул Василий сестру. Сама виновата, что вкусно рассказывала про невиданную девицу, поселившуюся в их родительском доме.
