Мемориальная доска
Идея возникла весной 2012 года. Моя жена Люба как-то вечером в разговоре сказала, что было бы хорошо повесить на институте доску маме. Мы начали это обсуждать, поначалу просто так, несерьёзно. Это несерьёзное обсуждение длилось около недели и стало серьёзным. Я понял, что мы будем это делать. Мы знали, кто это будет делать. У нас есть знакомый замечательный скульптор Александр Дмитриевич Казачок, ученик Сергея Конёнкова. Мы понимали, что обратимся к нему, потому что мы сотрудничали с ним раньше и он по нашему заказу создал два бронзовых портрета в Тарусе – памятник Ивану Цветаеву и памятник генералу Михаилу Ефремову.
К слову сказать, мы стали действовать совсем неправильно. Ни с кем ничего не согласовывали, не брали никаких разрешений, а начали с изготовления доски. Стали думать, что должно быть на этой доске, будет ли это гранит или металл, каким должен быть портрет. А самое главное – что будет написано. Это было самое сложное. В конце концов, мы решили, что напишем так: «Здесь с 1961 по 1978 год преподавала Татьяна Николаевна Щипкова, пострадавшая за православную веру в годы гонений».
Мы хотели выделить два момента. Первый – объяснить, за что мы ей вешаем доску, чем она выделяется, почему именно этому преподавателю этого вуза, ведь там было и есть множество достойных людей, которые проработали по 40–50 лет. Мама была ведущим преподавателем кафедры французского языка и великолепным специалистом, но не была каким-то выдающимся педагогом. Не была Сухомлинским или Макаренко. Ей мы повесили доску не за педагогические достижения, а за её верность нравственным принципам. Мы хотели, чтобы прохожие точно понимали, за что она пострадала. Она пострадала за своё православное вероисповедание, за свои религиозные убеждения. Для нас также был важен и конец этой надписи – «в годы гонений». Этим мы хотели подчеркнуть, что гонения продолжались до самого конца советской власти. Потому что сегодня очень многие утверждают, что гонения кончились в 1953 году со смертью Сталина. Более продвинутые говорят о том, что гонения прекратились во времена Хрущёва, когда действительно было много арестов и закрывали храмы. Мы же хотели показать, что на самом деле религиозные гонения, в том числе и на православных, закончились только с окончанием советской власти.
Когда мы уже сделали макет доски, я встретился с Патриархом и показал ему фотографию нашего макета. Святейший хорошо знает нашу семью уже много десятилетий, поэтому ему не надо было рассказывать, кем была моя мама. Он внимательно осмотрел эскиз, сказал, что макет хороший. «Но удастся ли вам повесить эту доску, сумеете ли вы получить разрешение?» – спросил Патриарх Кирилл меня. Я ему ответил, что буду стараться. «Это будет сложно», – предупредил меня Патриарх. И тогда я ему сказал: «Ваше Святейшество, а если мне всё-таки удастся повесить эту доску?» Он ответил, что если мы повесим эту доску, то тогда он сам приедет её открывать.
И я взял благословение дальше продолжать эту работу. Патриарх, во-первых, вселил в меня уверенность. Во-вторых, архиерейское благословение, в том числе и Патриаршее, – вещь таинственная. Оно работает порой само по себе. Не то что бы независимо от твоей воли, но как бы параллельно ей, и помогает в самых неожиданных местах. И мы с утроенной энергией взялись за это дело, не имея вообще никакого представления о том, как это делается.
