– Ранее она пила курс седативных. Там что-то с эмоциями у неё. Бурлят сильно… Бурлили, то есть, – продолжил я, уперевшись взглядом в папку с делом.
Собеседник вздохнул, прочистил горло.
– Причина её смерти – передозировка таблетками. Думаю, не стоит вносить ясность, какими именно, – ответил он.
Я лишь гулко вздохнул, непроизвольно вдарил ногой по старому ламинату кабинета.
– Вы… Изучите дело, – проговорил он, кивнув на папку.
Рука тянется к папке, информация в которой и фотографии были чётко и уставно зафиксированы судмедэкспертам. На кровати с бледным лицом и закатанными глазами лежит молодая девушка. На полу лежит цилиндровая пустая баночка, катающая по полу из стороны в сторону от ветра, пробивающегося через приоткрытое окно.
– А что с ним? – спросил я сквозь стеклянные глаза, перелистывая дальше.
– Там, дальше, – кратко ответил он.
Уплотнённые листы вырывались из-под пальцев, норовили быть смятыми от злости. Информационное поле, наконец, предстало перед глазами. Указанная причина смерти: самоубийство путём падения с высоты. Фотография оцепленной зоны внизу многоэтажного здания, юшка, растекающаяся по грязному снегу и… Дыхание сбилось, и любые попытки стабилизировать его ни к чему не приводили. Горло пересохло, выдавая, скорее, сип, чем голос. Жар окутал тело, тьма подступила к глазам, а черти вновь заметались по сторонам, освещая комнату разноцветными искрами.
– Они сделали это практически в одно и то же время, но это явно не парный суицид, – сказал Громов.
– Выходит, они о нём и не сговаривались. Каждый сам, в тайне ото всех, принял такое решение, – ответил я.
Папка закрылась, проскользила обратно к следователю, закрыв от моего взора фотографии тех людей, что ещё лишь пару дней назад теплили в себе счастье и любовь.
– Что ж, благодарю за информирование, лейтенант. Примите мои соболезнования, – ответил он, спрятав дело обратно в тумбу, кивнул в сторону двери.
Принять соболезнования? Вы предлагаете принять их человеку, который мог всё это хоть как-то предотвратить?! Нет. Не будь этой проклятой дневной смены, я бы, вероятно, мог хоть как-то изменить сложившуюся ситуацию? Жизнь чужих людей не по карману никому. Я должен был горевать, возможно, даже рыдать. Однако, единственное, что окутало мой разум, была ненависть. Чистая, первородная ненависть к самому себе, ко всем тем, кто был с ним в тот вечер, к ним самим.
Ком скудности тошноты подбирался к горлу, а я поспешно вывалился из отделения, свернул в ближайший двор и распластался на горе снега, выставив лицо уже потемневшему небу. Я тускло посмотрел на свои руки, впился в корни волос, вбивая свою голову в холодную мягкую влагу. Слёзы не заставили себя ждать и искры потекли по щекам.
– Почему… Почему ты плачешь? – спросил я себя, глядя в небосвод.
– Ты же сам пожал ровно то, что посеял. Ты же знаешь одно вечно-железное правило? Не делай того, чего не просят. Не делай добра, не получишь зла. Ну, разве не этого ты хотел? – со злостью орал я под своды крыш.
Малозначимые серые люди вовсе не обращали на меня внимание. Опять же, у них свои болячки, своя злоба. Орёт дурак – пущай орёт, напился, может. Так зачем подходить? Вот и я был рад всеобщему безразличию.
Человек всегда ищет виновников случившегося, тех, по чьей вине что-то не срослось или слишком быстро разрушилось. Что покрылось прахом или исчезло в памяти под видом несбывшихся грёз. Человек на то и человек, чтобы во всём искать причины, следствия.
