Читать онлайн Макарий Щербаков - Ренс уехал

– Мы убедились, что препарат эффективен, но, Ренс, возможно ли использование этой технологии корпорациями или спецслужбами? Скажем так, не по прямому назначению?

– В нашем каталоге нет ничего похожего на «Радость кровавой революции» или вроде того, – отшутился я.

– Но можно же сделать? По аналогии.

– Всё не так просто. Каждый случай и человек уникален.

– Сто пятьдесят уникальных случаев, судя по каталогу. Я вас понял. Но в целом вы готовы сотрудничать с такими персонами?

– Поймите, ERA – не отдельный инструмент, не оружие. Нельзя просто вытащить ватные пули и вставить разрывные. Он может помочь только тем, чьи намерения созидательные, чего не скажешь про войны и прочие преступления. Сложно всё перевернуть и наполнить такое прошлое созидательным смыслом.

– Это успокаивает. Значит, использовать во вред препарат не получится?

– Можно кинуть банкой в лицо.

– Смешно.

– Если человек преступник, мы ему не сможем помочь.

– А кто назначает его преступником?

– Он становится им по факту действий. Я думаю, в глубине души он сам себя и назначает, понимая, что пересекает некую грань.

– Совесть?

– Суть не в личном отношении к действиям, а в том, что эти действия порождают. И это мало зависит от личной оценки.

– Тогда карма? Во что вы вообще верите, Ренс?

– Даже не знаю, что сказать. Вера для меня разновидность сомнения. Понимаете, если есть гипотеза – её нужно подтвердить или опровергнуть, поставить эксперимент. В остальном и думать нечего.

– Всё же у вас когда-нибудь были попытки взаимодействия с преступниками? Чисто ради эксперимента.

– Нет. Повторюсь – принцип работы ERA не позволит…

– То есть фактически вы не знаете, действует ли препарат на злодеев?

– Нет, но это ни к чему. Вы же не пробуете летать на велосипеде – вы видите, что у него нет крыльев, пропеллера.

– Что насчёт жалоб на препарат? Эти люди пытались «летать на велосипеде»?

– Официальных жалоб пока нет, так что…

– А как же человек в простыне? Родственники уверены, что именно ERA его подкосил, и собираются подавать в суд.

– В таком возрасте много других проблем. Кажется, его родные идут по самому простому пути, ведь наша компания не так крупна и… В общем, вы поняли.

– Полагаете, обычные вымогатели?

– Не стоит утверждать, но пока это логичнее всего, учитывая количество всевозможных препаратов, которое принимают люди в его возрасте. Ведь они не идут к гигантам фарминдустрии.

– Что же, будем надеяться, что никто не захочет летать на этом велосипеде! С нами был основатель и идейный лидер компании «Роланд, Офнер и ван Гилс хеми» Ренс Роланд. Это «Контр Вэйвс», и я – Маверик. Далее в эфире полчаса музыки нон-стоп – Sly & The Family Stone, Talking Heads, Jefferson Starship и многие другие! Рок, соул, фанк, и никакого диско! Не переключайтесь!

Поднимаясь по лестнице, я встречаю девушку пышных форм, одетую не по погоде: неприлично короткие шорты, вульгарная накидка кислотного цвета с перьями и туфли на платформе. Всё это сопровождается запахом сигарет и омерзительного приторного парфюма. На нужном этаже я слышу шум – рёв моторов и громкий мужской голос.

Дверь открыта, Рик стоит у телевизора, упёршись в колени, и курит. В квартире те же духи, трава, плюс попытки всё это проветрить – влажный сквозняк из распахнутого окна. Рик возбуждён, не замечает, как пепел падает на ковёр, а штора болтается на улице, словно флаг. Пепел фальшивой зебровой шкуре нипочём. Где он только берёт всю эту дрянь?

Пока добирался с плавучей радиостанции, я успел продрогнуть и уже готов чего-нибудь выпить, Рик готов выпить всегда.

– Эл, проходи! Я сейчас! Вильямс опять всех делает.

– Давно гонками интересуешься? И что за мадам? – Мне не нравится, что Рик так меня называет, но я привык. Мы знакомы так давно, что моё настоящее имя из его уст будет шоком не только для него, но и для меня.

– Видел мою красотку во дворе? – проигнорировал Рик мой вопрос.

– Что? – Первая мысль о девушке. С оценкой её внешности я замялся, но ответа и не ждали.

– Новая модель, совместно с итальянцами. «Контек» на том же заводе делают, понял? – отбарабанил Рик в промежутках между холостыми сигаретными затяжками.

– А куда ты дел ярко-зелёный «пассат»? Неужели устроишь такой же бардак и в новой тачке?

– Я к «пассатам» больше не вернусь, хватит с меня. Надо, как говорится, различать, где дерьмо, а где спички. Понял?

– Ага. – Я осмотрелся: первый раз тут. – Почему ты выбрал именно этот район? Чтобы в школу было ближе ходить?

– Пока так. Следующим будет дом на берегу. А это – транзитная зона, понял? – Рик поворачивается ко мне и продолжает: – И у меня будет настоящий берег, настоящего моря, сечёшь? Не то что твой лесок с престарелыми извращенцами в красных трусах.

– Вижу, ты всё продумал. Помню, как в пятом классе ты купил баскетбольный мяч вместо футбольного потому, что он больше.

– И лучше! Баскетбольный мяч лучше футбольного! Это знают даже девчонки. Ты когда-нибудь получал по роже баскетбольным мячом?

– Нет, но видел, как другие получали. От тебя.

– Признайся, ты только поэтому со мной дружишь.

– С тех пор других причин не появилось уж точно. Я пройду?

Интервью на пиратском радио закончилось не совсем так, как я планировал. Не такое уж оно оказалось и пиратское, ведь «пиратское» в моём представлении означает в числе прочего и независимое. Но о какой независимости может идти речь, когда, уподобившись жёлтой прессе, пытаешься подловить собеседника на подробностях дурацких сплетен. Совершенно не хочется сейчас думать об этом. Надеюсь, у Рика припасено что-нибудь горючее.

На маленьком столике в прихожей лежит газета, в ней – карикатура восточноевропейского лидера, напоминающего обезьяну. Управляя асфальтовым катком, он раскатывает горстку азиатов. Азиатам это не по душе. Под газетой лежат две новые, упакованные в плёнку пластинки. Вымыв руки, я прохожу за стол и сажусь на прозрачный пластиковый стул. На столе лежат эскизы обуви, нарисованные в экспрессивной манере, некоторые довольно симпатичные.

– Закончил ремонт? – Я снова оглядываю квартиру, перебирая в руках эскизы.

– Позавчера довезли мебель. – Рик, не поворачиваясь от экрана, вытягивает руку куда-то назад.

– А умывальника в ванной не предполагается?

– А, ну да, ты же знаешь этих итальянцев – ещё более тормознутые, чем ты, – отмахивается Рик и выпрямляется, придерживая себя за поясницу. – Конечно, Джонс!.. Красавцы! – Выключает телевизор и на секунду замедляется, но потом словно вспоминает что-то: – Зацени! Услышал на одной вечеринке.

Проходя мимо стола, Рик выдёргивает эскизы у меня из рук и небрежно пихает в задний карман, тушит сигарету в массивной рубиновой пепельнице и направляется в прихожую. На нём узкие светло-голубые джинсы и майка, местного футбольного клуба, которая ему явно мала. Он скидывает газеты на пол, берёт одну из пластинок так, как это делают девушки во время объявления раундов в боксе, но с присущим ему «изяществом». Комплекция Рика – на грани выбора: ты либо перестаёшь носить обтягивающие вещи, либо меняешь свой образ жизни в корне. Но Рик любит пограничные состояния.

– Свежак! Последний альбом «Рокси», понял? Наверное, знаешь их, поставлю позже. – Рик берёт другую пластинку. Показать и убрать – всегда быть на пике интереса к себе.

Издалека видно название Survival на фоне пёстрых картинок. Он вандально раздирает плёнку, достаёт пластинку, конверт кидает на стол. Из конверта специфически пахнет типографской краской. Разглядываю вкладыш – несвязные исторические фотографии с темнокожими военными, женщинами в традиционных нарядах и бодрым парнем в кепке. Похоже, что-то революционное. Теперь ясно. Обладая весьма консервативным вкусом, ничего, кроме хвастовства и шума, я от Рика не жду. Обычно бывает так: он ставит что-то громкое, а я сижу и не двигаюсь, прикидываясь мёртвым жуком, – жду, пока выключит. Чаще всего ему хватает одной стороны пластинки, чтобы успокоиться.

Рик кладёт пластинку на полосатое кресло с пухлыми наростами на спинке. Наросты – такое слово вряд ли используют, рекламируя мебель или что-либо вообще. Но иначе не назовёшь. Специального шкафа нет, и пластинки просто лежат рядом на полу стопкой. В квартире вообще нет ничего специального, всё напоминает импровизированный склад выставки, где временно поселились арт-оккупанты. Рику этот термин подходит, а ассоциаций со складом добавляют сплющенные картонные коробки в углу комнаты.

Он ставит нужный диск, пару минут возится у задней панели усилителя с проводами и штекерами, неуклюже двигает стол с аппаратурой, матерится, вспоминает родственников, на пол падает ароматическая свеча с окурком. Стоя на одной ноге, роняет мохнатый тапок с повисшей в воздухе ноги.

– Всё поставил, а подключить не успел, погоди.

– Боюсь умереть от нетерпения.

– Полностью ламповый тракт, понял? Не твоё транзисторное фуфло, – заверяет меня Рик. – Да чтоб тебя! Откуда этот чёртов провод! Белый в белый, а жёлтый? Жёлтый – это типа красный? Ну да, другого тут нет.

Тенор в динамиках запел: «Так много невзгод в этом мире, так много невзгод…» Добрые женщины на фоне аккуратно повторяют фразы, как бы уточняя: «Так много невзгод…» Барабанщик будто пытается всё замедлить. Кажется, вот-вот музыка остановится, но нет. Появилось желание помочь песне двигаться быстрее, и я зашевелил ногой в такт.

– Ага, нравится! Что скажешь? До хрена альбомов записали, популярны в Штатах. К нам недавно приезжали.

– Я не интересуюсь революциями в Африке или про что тут. – Я не сразу уловил смысл метафорического нагромождения.

– А ты сгоняй туда – соберёшь много интересных «данных» для своих опытов!

Рик стоит посреди комнаты, перекрестив руки на груди, и ехидно посмеивается. На моих «опытах» основано девяносто пять процентов его шуток. Остальное – моя внешность и потребительские предпочтения.

– Слушай, звучит весьма неплохо, они это на Ямайке записывают? – я продолжаю крутить конверт в руках, делая вид, что мне интересно. – Там есть приличные студии? – рефлекторно поддерживаю разговор, так как обсуждать мои «опыты» на трезвую голову я не готов.

– Чёрт знает. Записывают там, а сводят взрослые – в Штатах. Если бы не америкосы, они бы так и играли на обувных коробках и пластинки из коровьего дерьма лепили.

– Эта технология требует уточнения. Мир, знаешь ли, развивается более равномерно.

– Да сто процентов. Сейчас всё по-другому. Вот тебе что важнее – сиськи или задница? – внезапно спрашивает Рик, будто предлагая что-то из холодильника.

– Не знаю. Голова… Ну, лицо…

– Что? Лицо? Не смеши!

– Тупой вопрос, Рик. Всё равно что спросить, что важнее – фас или профиль. И вообще, размер бесп…

– Вот именно! – не даёт закончить мысль Рик. – Всё важно в комплексе! И смысл, и запись, и сведение. И те группы, которые это просекли, сейчас в топе. Андеграунд в прошлом! И это относится не только к музыке, понял?

Декламируемое Риком обычно не требует обсуждений, так как факт посещения его головы какой-либо мысли уже говорит о том, что мысль эта гениальна.

Рик возвращается в прихожую, достаёт из безымянного пакета пару бутылок – одна явно старая, без этикетки, с тёртыми краями, вторая с голубой этикеткой – джин. Ещё лимоны, сигареты и страшного вида колбаса, которую я сразу зарёкся есть. Потом, правда, пришлось изменить это решение, так как другой еды в этом доме не оказалось. Рик суетится за барной стойкой, достаёт из верхних шкафов тару, роняя на пол сиротливо стоящую пачку «Квэйкер Оутс», выставляет бокалы, проверяя их чистоту отражением света из окна. Шкафы на кухне полупустые, будто он не живёт тут два месяца, а пришёл за час до меня. Цель суеты – секретный напиток. Я понял это, когда Рик откупорил безымянную бутылку, понюхал, встрепенулся, защурив глаз, затем принялся разливать по бокалам, измеряя оставшимся глазом количество. Никакой линейки в глазу у него, естественно, не было, и обычно подобные напитки он пил не дозированно.