– Может быть. Мне все равно. Между нами давно нет никакой близости, нет и тени того, что было до его проклятой комы.
– Было бы все равно, ты не завел бы этот разговор. Мне ты можешь сказать, что тебя мучит, я же твоя мать – кому еще? Можешь честно ответить, почему ты не полетел в Есеник с отцом и братом?
– Много причин. Я не понимаю, как сейчас ко мне Вэл относится, иногда мне кажется, что он меня презирает.
– Что ты? Как он может тебя презирать? – возмутилась Амели.
– Может. Я же не справился, не смог сохранить сильную позицию лица высшего статуса, которая была у него.
– Не думаю. Если бы было так, он не оставил бы пост, тебе так не кажется?
– Маман, все настолько непонятно… Его отставка была для меня ударом, от которого я еще долго в себя не приду. А уж наш последний разговор и его выступление в совете… Он был впечатляющ, как всегда. Потом, когда он неожиданно свалил в Есеник, я вообще подумал, что у него с головой плохо. Или слишком хорошо. Не знаю, что хуже. Ну как я мог появиться на этой свадьбе? В качестве кого?
– В качестве человека, искренне пришедшего его поздравить и пожелать счастья. Только в таком и никаком другом. Но ты не захотел.
– Да, не захотел. Там же Ева! У меня нет сил видеть ее и знать, что она не обо мне думает.
– Это тяжелый момент, Марк, – выдохнула Амели с горечью. – У тебя, как мне казалось, был шанс соединить свою жизнь с Евой, но ты его потерял. Чем-то ты ее оттолкнул от себя.
– Я ее не отталкивал, она сама притянулась к малолетнему сабленосцу! – выкрикнул Марк.
– К кому?
– Айшу Ламбаканну, сыну Махинды, короля Шрилана. Она променяла меня на королевскую кровь, маман.
– Господи, что ты такое говоришь, Марк? Ева совсем не похожа на особу, которая действует расчетливо. С чего ты взял?
– Я видел их в Шрилане, когда они прогуливались в саду.
– Разве это непременно должно значить что-то большее, чем просто прогулка в саду?
– Он спас Мария, когда его похитил какой-то придурок. Не дрогнув отрубил ему полноги саблей. Теперь он герой в ее глазах, а я…
– А ты?
– Неудачник, слабак и.., – Марк нервничал, молчание матери будто подтверждало правоту его слов. – Ты тоже так считаешь?
– Как?
– Что я слабак и неудачник?
– Нет, Марк. Я считаю, что на тебя свалилась неподъемная ноша, которая тебя придавила. Ты слишком серьезно взялся за дело, которое, возможно, тебе пока не по плечу. Нет твоей вины в том, что ты еще слишком молод.
– Ты говоришь, как он.
– Вэл? – оживилась Амели. – Это ли не доказательство того, что он к тебе расположен? В моем расположении ты же не сомневаешься? Я говорю тебе так, потому что люблю тебя, и он тебя любит, если говорит то же самое. Мы часто накручиваем себя, придумываем проблемы там, где их нет. Может, тебе показалось?
– Что именно?
– Да все. Что господин Вэл к тебе как-то не так относится, и Ева…
– Нет, маман, не показалось. Все так и есть.
– Если ты уверен, что прав, подумай, как можно изменить ситуацию, потому что, если все так, это скверно. Меньше всего на свете тебе сейчас стоит портить отношения с семьей Лоу, Марк. Подумай, что ты не так делаешь, чем отталкиваешь от себя Вэла и Еву. Может, ты чего-то боишься? Когда в нас сидит страх, мы меняемся, сами того не замечая, и начинаем совершать ошибки, в результате которых еще больше оказываемся под влиянием своих страхов. Чего ты боишься, Марк?
Амели выжидательно-напряженно смотрела на сына, не особенно рассчитывая на искренний ответ.
