За два месяца Кронс и Кливерт сблизились настолько, что стали обращаться друг к другу по имени и вместе коротать вечера, прохаживаясь вдоль озера или попивая кофе в кафе «Под небом».
Наконец внушительный силуэт Кронса обозначился в дрожащем над дорожкой мареве, и Петр нетерпеливо поднялся, подаваясь навстречу министру.
– Здравствуйте, Артур, – нервно приветствовал он, пожимая протянутую Кронсом руку.
– Рад видеть, Петр. Выглядите молодцом.
– Что вам удалось узнать о моей жене? – голос декабриста дрогнул, как готовая лопнуть струна.
– Долго рассказывать, – поддразнивал Кливерта министр, усаживаясь на скамью.
– Так я не тороплюсь, – ответил Петр, присаживаясь рядом.
Кронс негромко рассмеялся, похлопывая Кливерта по плечу.
– Терпение, мой друг, еще немного терпения. Я страшно голоден, сейчас чего-нибудь проглочу, и все вам покажу.
– Что покажете? – заводился Кливерт, будучи не в состоянии ждать еще хотя бы минуту.
– Надо же! – удивился министр. – А мне казалось, вы совсем перестали думать о своей Оле.
– Не томите, Артур, – взмолился Петр. – Говорите уже.
– Хорошо. Только куплю блин с сыром и по дороге все расскажу.
С этими словами Кронс поднялся и подорвался к стоящей неподалеку блинной. Кливерт знал, что удержать внимание министра на чем-то другом, если поблизости есть блины, невозможно, и сдался, следуя за Кронсом. Только проглотив три блина и запив их бокалом холодного какао, министр расслабился и, взяв Петра под руку, повел его в сторону леса.
– Куда мы?
– В пятнадцатый энгл, – министр загадочно прищурил левый глаз.
– Оля там?
– Да.
Кливерт нервничал, вперив взгляд в землю так, будто хотел пришить им земную кору к ядру. Он молча следовал за Кронсом, оценивающе рассматривая свои ботинки и сокрушаясь, что не догадался обуть другие, поновее. Летние брюки в полоску тоже казались ему не достаточно приличными, рубашка, правда, была совсем новая, и Петру нравилась. Он нервно взъерошил волосы, подумав, что надо было постричься, но вдруг разозлился на себя за излишнюю самокритику и ускорил шаг. Кронс краем глаза наблюдал за Петром, прекрасно понимая, что творилось сейчас в его душе. Успокаивать Кливерта министр не собирался, считая полезным немного подержать декабриста в напряжении.
До пятнадцатого энгла оказалось совсем неблизко: Кливерт бывал там раньше несколько раз – всего два или три – не больше. Пятнадцатый энгл в отличие от других не имел компактной территории: он располагался вдоль периметра длинной узкой полосой, которую в прошлом году Бил Корн превратил в сверкающий голубым графеном трек. Ничего интересного в припериметровом углу, который жители центральных энглов называли между собой «медвежьим», по их мнению, быть не могло. Никто толком даже не знал, как живут «медведи» и чем занимаются.
До сегодняшнего дня Петр Кливерт не задавался вопросом, что стало с поврежденными территориями, а сейчас, следуя за министром, подумал, что пятнадцатый энгл, скорее всего, зачистили или оставили в том виде, каким его сделал Бил, не найдя целесообразности расходовать бюджетные средства на восстановление безлюдной местности. И чем больше Петр обо всем этом думал, тем меньше представлял, чем его жена, пусть и бывшая, может там заниматься. Не сосредоточиваясь на пути, машинально следуя за Кронсом, он полностью отдался воображению, рисовавшему цветные картинки в его голове: ярко-голубая лента, освещенная высоким летним солнцем, Оля, одиноко сидящая на ней, как на скамейке, болтая ножками в красных туфлях и старомодных белых получулках с пушистыми шариками. Такой он помнил жену, когда та была еще маленькой девочкой: Петр видел ее среди других воспитанниц приюта, гуляющих во время перемен в школьном саду. Сам он в такие моменты прятался за полупрозрачной шахтой лифта, боясь, как бы она его не заметила. В саду приюта, в удаленной его части, находилась подземная зона хранения, доступ в которую обеспечивала лифтовая шахта, возвышающаяся над поверхностью. Стоя за ней и глядя на мир через мутные стеклянные стены, вел свои наблюдения за будущей женой Петя Кливерт. С тех пор прошло более двадцати лет, а он и сейчас отчетливо помнил свое состояние, когда обыкновенным осенним днем впервые выделил Олю из пятнадцати таких же, как она, девочек, и встретился с ней взглядом.
