«Это чушь! Слушай, ты меня совсем не знаешь. Мы не общались гребаную кучу лет, а сейчас ты и вовсе гниешь под землей!»
«Ох, поверь, я знаю о тебе лучше, чем ты сам».
«Тогда какого хера ты интересуешься, как у меня дела?»
«Живые ведь тоже пишут эту фразу, чтобы просто завязать разговор».
Я вновь хватаюсь за экран, чтобы захлопнуть его, но в глаза бросается сообщение:
«А ведь ты когда-то был способен на поступки. Ведь плюнул же ты в платок классной».
Отпускаю экран и с негодованием трещу клавиатурой.
«Какой же это поступок? Я этого плевка потом стыдился».
«Только мертвые не стыдятся. Ты наплевал на приличия, чтобы выразить свой протест. Разве это не поступок?»
«Я просто поддался собственному негодованию. Какой же это протест?»
«Сейчас для протеста и этого достаточно. Кроме того, порой достаточно поддаться собственным чувствам, чтобы спасти человека».
«Ты хочешь сказать, что я повинен в твоей смерти?»
Конечно повинен! Ты же постоянно думаешь об этом! Если бы тебе хватило смелости произнести нужные слова, то Кати не было бы в тот вечер на шоссе! Она была бы цела!
«Нет, я говорю не о себе».
О ком же тогда?
Вдруг телефон начинает дребезжать.
«Ответь уже», – приходит сообщение.
Я начинаю набирать:
«Это не звонок, а…»
* * *
Будильник надрывается под самым ухом. Дергаюсь. Остатки сна сползают с меня.
Долго лежу, уставившись в потолок. Тишина вдавливает в постель.
Таня еще спит? Или ушла? Ушла насовсем…
Встаю и иду в ванную. Никто меня не приветствует. Никого и нет. Даже Пима.
Умытый, посвежевший, захожу на кухню. Пустота.
Где же все?
Крадучись, проникаю в мастерскую. Черные пятна на холсте переплелись в размытый силуэт – то ли бабочка, то ли череп.
А была ли Таня вчера ночью дома? Может быть, я приехал в пустую квартиру?
Заглядываю в спальню.
Таня, укутавшись в одеяло, свернулась на краешке огромной кровати. Пим растянулся у нее в ногах.
Осторожно сажусь рядом. Глаза кота открываются. Он вскидывает мордочку, но, как только узнает меня, вновь утыкается носом в лапки-варежки.
Спасибо, приятель, что стережешь ее сон вместо меня.
Таня спит напряженно, сосредоточенно. Губы сжаты в тонкую линию, она жмурится. Ее пальчики вцепились в край одеяла. Она словно за что-то ухватилась и боится отпустить.
Хочется хоть как-то помочь ей. Кладу ладонь на ее бедро, но она брыкается, и я убираю руку.
Возвращаюсь в гостиную и начинаю писать статью. Пока строчу, кромсаю бутерброды. Тарелка пустеет, но этого я не замечаю – весь в работе. Со строки на строку я перескакиваю удивительно быстро. Наверное, вспоминаю текст из сна.
Ближе к концу начинает казаться, что вот-вот должна написать Катя. Несколько раз сворачиваю текст и проверяю сообщения. В итоге не выдерживаю и сам забиваю ее имя в списке друзей.
Катина страница похожа на могильную плиту. Вместо эпитафии статус. Вместо надгробной фотографии – аватарка. А вместо цветов – соболезнования, написанные пользователями на стене.
Кликаю по аватарке. Теперь она занимает весь экран. Точно такой я и запомнил Катю на встрече выпускников. Улыбка как ранний рассвет. По-доброму хитрые глаза сверкают зарницей.
«Я тебя знаю больше, чем ты сам».
Воздух в груди тяжелеет и давит на грудь. Не вдохнуть и не выдохнуть.
– Женя, – рядом раздается голос. Я вздрагиваю. Напрасно, это Таня. Она стоит, облокотившись на дверной косяк. Футболка на ней едва прикрывает бедра.
– Чай будешь? – спрашивает Таня.
