Нет, как бы Татаркова не называли люди за глаза, сетуя на него или восторгаясь им, но в этом вопросе он все-таки молодец. Рачительный человек, хозяйственный. Свою гору отсева потихоньку спускает в карьер, возвращает земле вычерпанное из неё, хотя бы тот же старый отсев.
Лениво обежав взглядом проплывающую за окном панораму, Крючков начал подрёмывать, но вспомнив о генеральном директоре, он вдруг вскинулся. Показалось, что кто-то хихикнул ему на ухо – хи-хи! И как будто бы голос знакомый. Гена открыл глаза, повернул голову на бок. Рядом сидела какая-то женщина и клевала носом.
Гена повернулся к окну, и начал снова забываться. Однако проснулась память и, как ночная лампочка, осветила картину его беседы со старухой. Её униженная, заискивающая манера поведения. Этот мелкий угоднический хохоток, – а взбодрил его именно он, а не ухабы на дороге: хи-хи… – и дрёма прошла. Если вечером вначале их беседы баба Варя вызывала жалость, сочувствие, то сейчас – это была ведьма, и он от неё отмахивался. Чур-чур, изыди нечистая!..
– Директор, Родион Саныч, благодетель наш велел. Он мне ваш адресочек и подсказал… – не унималась старуха.
Вот заноза! Директор велел, директор велел… Обнаглел, вот и велел. Выкидывают фортели, издеваются над людьми.
Гена уставился в ветровое стекло водителя, которое располагалось перед ним за три ряда сидений. После дождя дорога извивалась тёмной лентой перед автобусом. Некоторые лужи водитель объезжал, некоторые с шумом проплывали под колесами. И вспомнились опять грязные дороги в Татарково.
Татарково, Татарков…
И он опять едва не подскочил на сидении и не вскрикнул, – так ужалила его неожиданная догадка – он понял, с какой целью директор заставлял бабку писать жалобу в отраслевой профсоюз.
«Да что это я!.. Ммм… – и прикрыл ладонью рот. – Я ж не хрена не понял его заморочку! Ну, ничегошеньки! Вот осёл! Вот дубина!.. Татаркову, действительно, нужна была жалоба! Там ведь тоже полно бюрократов. Они ж потом ни ему, ни старикам житья не дадут, если он самовольно выделит им квартиру!»
До Геннадия только теперь на свежий ум, стал доходить весь замысел, задуманного директором хода. Татаркову нужен был ответ на эту жалобу. Вердикт, которым тамошние деятели сами подписали бы старикам ордер. А коли он дал адрес отраслевого цека профсоюзов – оциас спиас! – то наверняка знал, что такой ответ оттуда поступит.
«А я бабку вытурил! О, ё моё… Вот раздолбай!»
Хоть из автобуса выскакивай и беги назад в Республику, ищи эту бабу Варю. И не спросил, чья она и где её дети живут? Посёлок большой, по этажам не набегаешься. Даже фамилию не запомнил.
Вот раздолбай, так раздолбай! Писасатель! Думать надо, думать!.. И новая волна стыда закачала Гену на сидении. И дорога ему показалась совсем избитой – его встряхивали ещё и переживания.
После долгой езды автобус, наконец, спустился с горы в Кондырёво к автостанции. Крючков облегчённо вздохнул. «Вот надо же было так облажаться… Эх, бабка Варя, бабка Варя… приеду домой, попытаюсь найти тебя».
Теперь же предстояло найти улицу Пушкина и дом номер 34. Геннадий решил зайти в автостанцию и выяснит этот адрес у кассирши.
Но этого не понадобилось. Из двери вышел однопосельчанин, чернобровый, немного мешковатый, мало знакомый. Но они признали друг друга, и обрадовались.
– О, привет! – протянул руку незнакомый знакомец.
– Привет! – пожал упругую кисть Геннадий.
