– Жан! – укоризненно воскликнула Терпение. – Успокойтесь, или вас успокоят.
– Да я спокоен. Безмятежен, как трубочный дымок… – Жан скрестил руки на груди. – Можно сказать, невозмутим. А это вам еще зачем?
– Последнее, что нам требуется, – его дыхание. – Терпение поднесла к губам Локка глиняный сосуд и, плотно закупорив его, отставила в сторону.
– Ах, как все это интересно, – сонно пробормотал Локк. – Ну, начинайте уже извлекать из меня эту дрянь.
– Увы, по одному моему повелению этого не произойдет, – объяснила Терпение. – Жизнь оборвать просто, а вот залатать куда сложнее. И никакая магия этого не изменит. Так что не воображайте, что я вас буду исцелять.
– А что же вы собираетесь делать? – спросил Жан.
– Перенаправлять, – ответила Терпение. – Представьте себе, что яд – это искра, тлеющая в древесине. Если искра разгорится в пламя, то Локк умрет. Необходимо, чтобы она вспыхнула в другом месте, чтобы огонь поглотил не плоть, а нечто иное, а затем угас сам собой.
Еще с четверть часа Терпение и Хладнокровие наносили странно пахнущими чернилами замысловатую вязь загадочных узоров на лицо, руки и грудь Локка. Он изредка бормотал что-то неразборчивое, но не шевелился и ни на что не жаловался.
Пока чернила сохли, Хладнокровие принес откуда-то высокий железный подсвечник и установил его напротив стола, перед закрытыми кормовыми окнами. Из ларца Терпение достала три белых свечи.
– Восковые свечи из Каморра, – объяснила она. – И железный подсвечник каморрской работы. Разумеется, вещи краденые, что позволяет установить прочную симпатическую связь с вашим несчастным другом.
Она согрела одну свечу в ладонях, и воск обрел сияющую прозрачность. Серебряным ножичком Хладнокровие переложил на свечу Локковы волосы и обрезки ногтей, размазал по воску капли крови. К безмерному удивлению Жана, воск словно бы впитал в себя все «самое необходимое».
– Образ безымянный, нарекаю тебя именем, – возгласила Терпение. – Создаю тебя, носитель крови, тень души, обманный сосуд! Передаю тебе плоть живущего, но не имя его духа. Ты – он и не он.
Она вставила свечу в подсвечник, а потом провела ту же церемонию с двумя оставшимися.
– А теперь не двигайтесь, – негромко сказала она Локку.
– Можно подумать, я тут пляшу, – буркнул он.
Хладнокровие взял моток веревки и вместе с Терпением прочно примотал ноги Локка к столу.
– Кстати, – сказал Локк, – прежде чем приступить к своему черному делу, дайте мне побыть с Жаном наедине. Мы служим богу, от которого вам лучше держаться подальше, и…
– Мы не станем мешать вашим священным обрядам, – ответила Терпение. – Но не мешкайте, а главное – ничего не трогайте.
Терпение и Хладнокровие вышли из каюты, плотно прикрыв за собой дверь. Жан опустился на колени у стола.
– От ее зелья у меня мозги закисли, но теперь вроде соображать полегче стало, – сказал Локк. – На меня сейчас, наверное, смотреть смешно.
– Ох, да на тебя всегда смотреть смешно!
– Да пошел ты… – усмехнулся Локк. – Слушай, а этот твой энд-ликт-ге… как его там?
– Endliktgelaben.
– Ага, он самый. Ты его нарочно придумал, чтобы меня разозлить, или это все на полном серьезе?
– Ну, вообще-то, я тебя разозлить хотел, – поморщился Жан. – На полном серьезе. Сказал, что думал. Не знаю только, правда это или нет. Хочется верить, что нет. Но когда тебе приходит в голову винить себя во всех наших бедах, то ты становишься совершенно невыносим, гад эдакий! И вот это чистая правда.
