– Родич Тарквиний и у меня может отнять все, как отнял у Брута. Стоит ему только пальцами щелкнуть: для него это не труднее, чем Юпитеру метнуть молнию или Нептуну устроить бурю. Я могу потерять все, за исключением одного – благодарение богам! – самого драгоценного из того, чем я обладаю. Ни царь, ни его сыновья не могут отнять у меня мою Лукрецию!
Весь вечер она слушала его терпеливо, тихонько смеялась над его шутками, не выказывала смущения, когда он говорил слишком громко, и нежно краснела, когда он делал ей комплименты. Теперь она ласково взяла его за руку и побудила встать. Поняв, что пора прощаться, эта замечательная женщина тактично помогла мужу уйти подобающим образом.
Тит, наблюдавший за ней, подумал, что она, должно быть, исполнена любви и столь же умна, сколь и прекрасна.
* * *
Несколько дней спустя Тит со своими приятелями Публием и Гнеем сидел на каменном уступе близ Тарпейской скалы, глядя на суетившихся рабочих. Тит объяснял, как квадрига с Юпитером будет поднята на фронтон (Вулка подробно описал ему этот процесс), когда Гней вдруг прервал его. У Гнея была привычка резко менять тему, если разговор ему надоедал.
– Моя мать говорит, что будет переворот.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Публий, которому тоже надоел рассказ Тита о храме.
– Дни царя Тарквиния сочтены – вот что говорит моя мать. Люди, по крайней мере те, которые идут в счет, сыты им по горло. Они отберут у него корону и отдадут ее кому-нибудь более достойному.
– Ага, так тебе Тарквиний и склонит покорно голову, чтобы они могли снять с него корону, – хмыкнул Публий. – Что вообще понимает твоя мать? Она женщина! Вот мой прапрадед заявляет нечто совершенно противоположное.
Публий весьма гордился тем, что его прапрадед принадлежал к древней семье Пинариев.
– Он говорит, что Тарквиний ноги вырвет каждому, кто посмеет выступить против него, – даже родичам вроде его племянника Брута. И поэтому нам лучше заранее привыкнуть к мысли о том, что после него царем станет один из его сыновей. «Тарквинии пробудут на троне столько, сколько Пинарии ухаживают за Ара Максима» – вот подлинные слова главы нашей фамилии. А как насчет твоего деда, Тит? Когда ты не наводишь его на сон своей болтовней о строительстве храма, что говорит глава Потициев о нашем любимом царе?
Титу не хотелось признаваться в том, что его дед не склонен прямо говорить с ним о таких серьезных делах. К тому же он, хоть и имел представление о том, как смотрит на это глава фамилии, понимал, что деду не понравилось бы, если бы он стал обсуждать подобные вопросы с болтливым Публием.
– Мой дед, наверное, сказал бы, что мальчикам нашего возраста не следует повторять опасные сплетни и слухи.
– Сплетни и слухи – это пустая болтовня ни в чем не сведущих женщин, вроде мамаши нашего Гнея, – безапелляционно заявил Публий. – Когда же разговаривают осведомленные мужчины, такие как мы, это называется серьезным обсуждением политических вопросов.
Тит рассмеялся и собрался было сказать что-нибудь насмешливое относительно излишнего самомнения Публия, но тут вдруг Гней набросился на Публия.
Публий в любом случае был ему не соперник, а уж захваченный врасплох – тем более. Один миг – и он уже был опрокинут на спину и беспомощно трепыхался, прижатый к земле.
– Извинись за то, что оскорбил мою мать! – потребовал Гней.
Тит попытался его оттащить, но руки у его друга были как стальные клешни.
