Читать онлайн Виктор Овчинников - Риза Господня

Евангелие от Иоанна.

Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. И так сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет, – да сбудется реченное в Писании: разделили ризы Мои между собой и об одежде Моей бросали жребий. Так поступили воины.

Евангелие от Луки.

Иисус же говорил: Отче! Прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий. И стоял народ и смотрел.

Евангелие от Марка.

Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять. Был час третий, и распяли Его.

Евангелие от Матфея.

Распявшие же Его делили одежды Его, бросая жребий; и, сидя, стерегли Его там.

Из неё читатель узнает, как трудно было добраться зимой в Москву из далекой Персии, какой была погода 3 марта 1625 г., кто такой Урусамбек и с какой целью к русскому царю и патриарху прибыло персидское посольство, что по поручению Властителя Ирана (Персии) Шах-Аббаса в драгоценном ковчеге персидский посол доставил в Москву.

Зима 1625 г. выдалась суровой и снежной. Но и в первые мартовские деньки в Москве не убавились холода, не успокоились метели, с утра 3-го выпал обильный снег. Несколько сотен саней, двигавшихся с юга, переполненных товарами с украинных городов, не имея возможности противостоять непогоде, остановились в десяти верстах от Китай-города.

Небольшому каравану иранского посла сопутствовала удача, и он, за несколько часов до обильного снегопада и разыгравшейся метели, почти достиг Китайгородской стены. Лошади, покрытые ледяными панцирями, из последних сил втянули в Москву десяток саней, переполненных тюками, узлами, сундуками, между которыми, словно найдя единственное спасение от стужи, прятались люди, сильно уставшие и почти потерявшие веру в благополучный исход, казалось, не имеющего конца, путешествия.

Лишь на одних санях, несколько выше и шире остальных, похожих на кибитку, не было багажа. Эта зимняя повозка, единственная из десяти островков, состояла из двух частей. Спереди, на небольшом пятачке, без устали покрикивая на лошадь и исправно работая вожжами и кнутом, стоял на коленях здоровенный кареглазый детина лет сорока, в тулупе и шапке, похожей на средней величины горшок, кем-то не мудрствуя сшитой из плохо выделанного куска овчины. Из- под шапки, поверх густых бровей, свисал откинутый чуть вправо рыжий чуб, искусно завитый и как-то по-особому гармонировавший с такими же рыжими пышными усами и квадратной бородой, украшенными гроздьями хрустальных сосулек. На большей части саней, под причудливо устроенной накидкой, похожей на маленький шатер, прятался от непогоды мужчина, заботливо кем-то укутанный в песцовую шубу. Головной убор, усыпанный драгоценными камнями, и лежащие вокруг него подушки из дорогого атласа, слегка выглядывающие из-под разноцветного одеяла кожаные сапоги с длинными изогнутыми кверху носами, серебряный кувшин и необыкновенной отделки сабля в ножнах, пристроенные справа на уровне груди, выдавали в нем знатного человека с Востока.

Со стороны складывалось впечатление, что весь этот обледеневший караван вот-вот остановится и уже ничто его не сможет сдвинуть с места до тех пор, пока снежная буря не стихнет. Однако, раз за разом, на удивленье, лошади, погоняемые людьми, преодолевали одну преграду за другой – сугробы и ледяные надолбы, узкие проулки и многочисленные препятствия, образовавшиеся из вывернутых из земли бревен и досок, полуразбитые мосты и обледеневшие сточные канавы.

К середине дня караван достиг цели, остановившись неподалеку от Печатного двора, у невысокого, длинного и широкого, похожего на торговые ряды дома, состоявшего из множества лавок, ларей, складов и жилых помещений. Зодчий, возводивший это необычное для торгового центра Москвы строение, всеми главными и второстепенными его конструкциями и деталями из камня, дубовых бревен и досок хотел подчеркнуть главное: в этом доме поселились и живут люди с Востока.

Путешественников вышел встречать невысокий, очень толстый, на вид лет сорока пяти мужчина, без головного убора, с наголо выбритой головой, в разноцветном кафтане, похожем скорее на безразмерную, наспех сшитую накидку, которой только и можно было скрыть полноту человека, атласных синих шароварах и коричневых сапогах, с такими же длинными, кверху поднятыми носами, как и у незнакомца из кибитки. Его мало что отличало от таких же не бедствующих персидских купцов, промышляющих посреднической торговлей и долгие годы живущих среди московского купечества.

Толстяк – хозяин дома почтительно приблизился к повозке, в которой находился незнакомец, и, несмотря на свисающий почти до колен живот, сравнимый разве что с бочкой средних размеров, с трудом поклонился почти до самой земли, да так, что его голова казалось наполовину вошла в сугроб, в котором незадолго до этого полностью скрылись полозья повозки знатного гостя.

– Я рад тебя видеть живым и здоровым, Ахмед. Шах-Аббас наслышан о твоих успехах в Москве, и мы радуемся тому, что твое богатство растет, как и уважение к тебе неверных. Шах надеется, что ты и впредь будешь ему преданно служить.

Вельможа без особого труда и, не прибегая к чьей-либо помощи, в один миг выбрался из кибитки. Его слова приветствия толстяк выслушал не шелохнувшись. Страх неизвестности вот уже несколько месяцев не покидал Ахмеда, с тех самых пор, как он получил весть о том, что в Москву отправилось очередное посольство шаха. Перед глазами у Ахмеда было немало примеров, когда кара Властителя настигала даже тех, кто и помыслить не мог об измене. По тому, как с первых минут повел себя посол, Ахмед сделал вывод, что шах не собирается менять главу своего торгового представительства в Москве и одного из самых преданных тайных агентов, каким он в глубине души считал себя. Было очевидно, что Шах-Аббас им доволен и пока не изменил к Ахмеду доброго отношения.

– На все воля Властителя и Ваша, Великий посол. Слуга шаха рад, что не прогневал правителя, и для него нет более высокой награды, чем возможность и дальше преданно служить своему господину Шах-Аббасу.

Лицо толстяка от волненья налилось кровью, стало красно-коричневым, покрылось крупными каплями пота, которые, увеличиваясь в размерах и остывая на морозе, слегка загустевшими падали на раскачивающийся жирный живот и отпечатавшись на нем маленькими звездочками, медленно замерзали.

– Прикажите разгружаться? – робко спросил он посла.

Тот ничего не ответил, лишь утвердительно кивнул головой.

Ахмед пригласил посла пройти к парадной двери дома. Следуя за вельможей, толстяк немедля отдал команду разгружаться появившимся из подворотни слугам, и те, не произнеся ни одного слова, дружно взялись за знакомое дело.

Со стороны все выглядело ровно так, как случалось не раз, когда издалека прибывал знатный купец и привозил много дорогого восточного товара. Никто, наблюдая за суетой слуг толстяка, не смог бы догадаться, что в этот раз в доме почтенного Ахмеда расположился не заморский купец со своими спутниками, а посол персидского шаха вместе со своей свитой, которая вдобавок значительно пополнилась через день, когда в Москву добрались отставшие от основного каравана купцы и их прислуга. В тюках, сундуках и узлах, без значительных потерь доставленных в Москву, находились персидские товары и драгоценные подарки шаха для царя и патриарха.

Урусамбек, по прозвищу Грузинец, посол Властителя Ирана Шах-Аббаса уже пять дней терпеливо ждал известия от московских правителей – государя Царя Великого князя Михаила Федоровича и всея России и от Святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всея России. Грузинец давно привык называть правителей стран теми именами, коими они нарекали себя сами, уважать их обычаи и религии, какими бы они ни были ему самому непонятными и чуждыми. Неукоснительное следование этому правилу, а также знание многих языков самых разных народов, не раз в трудных переговорах помогали послу выполнять поручения шаха и получать за это от Властителя дорогие подарки.

Двухсоттысячная Москва дарила Урусамбеку все новые и новые открытия, которые он делал, знакомясь с городом. Пять дней, которые он провел в нем, прошли почти по одному и тому же распорядку. Услышав утром в очередной раз от боярина Ивана Васильевича Чернышева, что царь и патриарх готовятся к достойному приему посольства, он отправлялся в сопровождении князя знакомиться со столицей русских.

Урусамбек не расставался со своими телохранителями и здесь, в Москве, хотя боярин настойчиво убеждал гостя в том, что опасаться ему, когда он находится вместе с ним, некого. Посол внимательно слушал князя, но поступал по своему разумению. Телохранители пользовались особым расположением посла, а тот все время делился с ними своими впечатлениями на незнакомом князю языке, не на том, которому его обучили несколько лет назад персидские купцы.

– Ну, Иван Васильевич, как тебе нынче посол персидский? – вот уже четвертый вечер подряд один и тот же вопрос задавал князю, пришедшему на доклад, патриарх Филарет. И четвертый раз, в тот момент, когда боярин готов был дать отчет, владыка твердым голосом, не терпящим возражения, произносил почти одно и то же:

– Ты пока помолчи, Иван Васильевич, первые впечатления ох как обманчивы, в этом деле ой как надо поразмышлять. От тебя, князь, зависит, удастся ли нам с шахом дружбу завести или же еще одного врага к немалой стае сами по глупости своей добавим! Ты, князь, теперь наши глаза и уши. А посол сильно хитер и на перса не похож, как и охранники его. Есть у меня весточка, что из Картлийского царства выходец он, прямиком из картлийского царского рода. Потому и язык, на котором он со своими телохранителями разговаривает, тебе не знаком. Посол этот, Иван Васильевич, из той же породы, что и наши княжичи-баскаки в прошлом: в орду силой на воспитание в детском возрасте вывезены, конским молоком вскормлены, в веру чужую обращены, от родины отлучены. Грузинец этот тоже видать от земли родной отошел, народ свой забыл, чужую веру принял, шаху служит, как пес. Людишки наши за морем сообщают, не одну страну объехал, личные поручения Шах-Аббаса выполняет, чуть ли не в любимцах ходит. Есть сведения, что с лучшим полководцем в войске шаха, тоже выходцем из Картлийского царства Георгием Саакадзе дружбу водит. Да тот сам теперь злейшим врагом Шах-Аббаса стал, армию в Грузии против Властителя своего собирает, – владыка перевел дыхание и продолжил: – Как теперь-то Шах-Аббас на посла своего посмотрит, – патриарх улыбнулся и взглянул на Чернышева. Заметив, что тот его намек понял, вновь заговорил: – А отсюда, князюшка, следует, что дары не только из уважения и по традиции привез, чтоб с нами дружбу завести. Потому и приказываю: размышляй, следи, выискивай его главную задачу. Пока же нет у тебя ответа на главный вопрос, что ему на самом деле надо. К сожалению, нет ответа и у меня. И если не успеем докопаться до сути до тех пор, пока он не узнает, какой ответ мы с царем дали картлийским и кахетинским царям, то плохо наше дело, он другую игру поведет.

Патриарх внимательно посмотрел на князя, словно хотел убедиться в том, сознает ли тот всю важность порученного ему дела и уверившись по каким-то только ему ведомым признакам, что Чернышев не просто механически исполняет его приказы, поделился сокровенным: