“В это время, если предложить снять одежду для экспериментальной игры с внешним видом, может быть расценено как домогательство”, подумал я, намазав жирный крестик на бумаге. Стоит поговорить с ней о создании более живого образа.
Татьяна хороший человек. Она похожа на честную, живущую идеей женщину, готовую всегда быть за тебя в трудную минуту. Дневник всё помнит: именно ей удалось на пару с Сергеем организовать меня так, чтобы никто ничего не заподозрил. Хочется сделать ей приятное – из советских, что оказались в близком кругу, она лучше всех поняла мое состояние. Даже Сергей не настолько близок, как моя секретарша, так как мои чудачества объясняет в жестковатом юморе.
– Как ваше здоровье, Андрей Иванович? – неизменно спрашивала Татьяна каждым рабочим утром и после обеда.
– Да как обычно. Память потихоньку приходит в норму. Врачи сказали, иду на поправку. Вы принесли то пособие, про которое говорили вчера в столовой?
– Держите, – она передала мне красную книгу, “Справочник партийного работника”. – Последнее издание. Следующее выйдет в этом году, но ближе к концу.
– Спасибо. Довольно-таки… увесисто. И забористо, какая жуть, – я полистал книгу в надежде найти что-то интересное для себя. Наивный. Партийно-бюрократический русский язык, бессмысленный и беспощадный. Я сижу в организации, которая вроде бы должна жить по марксизму-ленинизму и действовать творчески, но хватило месяца, чтобы понять, насколько далека реальная картина от описываемой в партийных речах. В ЦК ВЛКСМ всё как обычно. Рутина, которую я бы назвал “организухой”, больше всего напоминала мне попытку создать для вышестоящего начальства вайб огромной важности: “Товарищи, мы работаем! Смотрите, мы организуем движ!”
Стало настолько душно, что захотелось метнуть справочник, как гранату, в окно – прямо под колеса троллейбуса.
– Когда вернется Курочка? – у товарища, как оказалось, нередки международные командировки.
– Уже завтра.
– А откуда он вернется?
– Из ГДР. Встреча с комсомольским активом СНМ.
– Забыл, как расшифровывается СНМ.
– Союз немецкой молодежи, Андрей Иванович.
– Точно! Мне нужно с ним пересечься завтра.
Я спросил у неё, почему обо мне подумали, будто уверовал в бога, и Татьяна вежливо, но сухо объяснила, что некоторые находят утешение в подобном остракизме, крестятся и принимаются яростно верить и соблюдать все каноны какие только можно. За такой шаг, добавила секретарша, обычно платят карьерой и будущим.
– Должно быть, неприятное явление в советском обществе, – мое замечание было скорее простой ухмылкой над двуличной действительностью, и полагал, что всем это понятно и так, но Татьяна почему-то сказанное восприняла всерьез и как выпад.
– Во мне нет веры, кроме в человека, – ответил я примирительно. – Мне не нравятся каноны и догмы. И косность идейная тоже раздражает.
Татьяна, как обычно, смутилась от моей откровенности:
– Вы знаете, как подчеркнуть особенную черту нашей современной идеологии. В условиях обострившегося противостояния с капиталистическим Западом…
Мгновенно навострил уши. Что?
– Повторите, пожалуйста? – кажется, Татьяна заметила, как я побелел.
– Андрей Иванович, в нашей стране есть проблемы, которые аккуратно произносятся в печати. Но да, это неприглядная сторона в нашем обществе. Вам, безусловно, как секретарю ЦК ВЛКСМ и ответственному за пропаганду и агитацию, такие проблемы известны более полно, чем мне. Что же до слухов, то я советую поговорить с основными разносчиками. Либо поднять вопрос на организационном собрании.
