Предвкушая интересный разговор, Эмма пошла за Ириной на палубу и приняла бокал, подсунутый ей ласковым движением. Ирина укуталась во что-то клетчатое, лохматое, зелено-красное, то ли плед, то ли пончо, и с отрешенной, какой-то искательной улыбкой устремила свой взгляд вдаль. Погода была чудо как хороша. Берега были совсем рядом, дымился тлеющий листвой темный склон, торчащие недалеко от берега камни походили на стражей, выходящих из воды по приказу грозного дядьки Черномора. Луна висела елочной игрушкой на темнеющем на глазах небе, и Эмма вдруг призналась, что с самого первого дня старалась не пропускать ни одного восхода солнца. Спектакль был таким восхитительным, мирным и тихим в своей вечности, что она боялась упустить что-то очень важное, щелкала, не останавливаясь, и отсылала полученные кадры детям и друзьям семьи. Ей они казались необыкновенными, но что думали об этом другие?
Ирина оторвалась от созерцания и с интересом, как-то по новому, взглянула на свою собеседницу:
– Послушай, а ты случайно не пишешь?
– Я? Писать?!? Нет, что ты! – Эмма замахала руками. – Знала бы, каким для меня мучением были уроки русского языка в школе! Как я страдала от невозможности что-то придумать и изобразить на листке бумаги! Мой мир – это цифры, отчеты, счета.
– Надо было все-таки попробовать. Ты очень четко и образно все отображаешь. Я же вижу, с каким интересом ты наблюдаешь, слушаешь на экскурсиях, рассматриваешь мои рисунки.
– О, это от насмотренности и начитанности! – Эмма с облегчением отмахнулась. – Помнишь ведь, как нас воспитывали в детстве? Девочка из хорошей семьи должна была уметь играть хоть на каком-то музыкальном инструменте, любить книги, хорошо учиться. Думаю, это оттуда.
– Я вот Полинку тоже пытаюсь так воспитывать, но, боюсь, ей это уже не нужно. Другие времена – иные нравы, – философски заметила ее собеседница.
– Мой интерес к искусству – сугубо дилетантский. Восхищение и почитание таланта тех, кто по-настоящему одарен, – подытожила Эмма, – и, конечно, некоторые знания, начитанность, небольшой детский опыт и любительский интерес.
Собеседница ей явно не верила, а Эммочка наслаждалась тишиной, надвигающейся тьмой, трепещущим ветерком, светом круглой луны и странностью их разговора. Ее пытались уверить, что она могла бы писать или рисовать, приложи хоть некоторые усилия. В нее верили, но она-то знала, что это не для нее. Странность была еще и в том, что в их разговоре заключалось что-то важное, жизненное и содержательное, а ее новая приятельница являлась, безусловно, существом незаурядным, из той самой области, в которую сама Эмма всегда боялась заглянуть. Радуясь легкому опьянению, особому речному запаху и тому, что завтра их ждет еще один, не менее удивительный день, она готова была слушать ее всю ночь.
Первый вечер, конечно, был посвящен семьям и биографиям. Эмма узнала, что Полинка – единственный и поздний ребенок. Ирина родила ее почти в сорок. Ее женская жизнь не сложилась. Она поделилась некоторыми событиями своей распадающейся личной истории: муж совершенно ее не понимает, он хороший, добрый человек, но абсолютно беспомощный и вместе с тем приземленный, но Полина обожает отца, и Ирина думает, как ей лучше поступить, чтобы не разделить этих двоих и сделать счастливой себя. Спросив из вежливости о семье новой приятельницы, рассмотрев фотографии, готовые по малейшему требованию показаться на экране телефона, она постановила: «Ну что ж тут удивительного? У хороших родителей – хорошие дети. Молодцы, вы все сделали вовремя. Теперь вот наслаждаетесь взрослыми детьми и своей активной жизнью».
