На следующий день они высадились у живописного городка, уже распахнувшего свои двери для многочисленных туристов. Команда музыкантов, казалось, сопровождающая теплоход из города в город, опять играла какой-то бодрый советский марш. Пассажиры расселись по автобусам и двинулись в путь. Несколько часов они, разделенные разными автобусами, не могли общаться, но Эмма и не очень об этом сожалела. Первая половина дня ей понадобилась на обдумывание. За обедом они тоже почти не разговаривали – так, перебрасывались необязательными словами. Муж это заметил и спросил, все ли в порядке. Эмма отшутилась, но к вечеру остыла, разложила все по полочкам и ждала продолжения.
То, что за долгий вечер, переходящий в ночь, она не сказала почти ни слова о себе, ее тогда не насторожило. Эмме хотелось посмотреть рисунки, узнать, как же дальше сложилась Иринина судьба. Все взятые из дома книги поблекли и стали казаться причудливыми и ненастоящими. А своего сострадания, потраченного зря на несуществующего в ее жизни человека, Эмме было не жаль. Был, наверное, в этом какой-то смысл, пока недоступный ее пониманию.
Смысл, конечно, открылся позже. В одном из Ирининых рисунков она увидела горбоносый профиль любимого в далеком детстве дяди. Ее будто вернули в прошлое. Возможно, она сама повсюду искала приметы его присутствия, как и всех остальных ушедших родственников. Радостно было их вспоминать, откликнувшись на знакомую фигуру, поворот головы, характерное выражение. Так создавалась иллюзия их постоянного присутствия – невидимого, но до того реального, что можно было поклясться: она только что видела мелькнувшую в толпе фигуру матери, бабушкин белый платочек или прихрамывающего на левую ногу деда.
По своим склонностям и характеру дядя Толя тоже мог бы сидеть на верхней палубе часами и рисовать, не отрываясь, не отвлекаясь на окружающую его жизнь. Эмме показалось, что кто-то постоянно заботится о том, чтобы она их не забыла, и такими встречами и свиданиями ведет ее волоком, тащит мучительными или радостными маршрутами к таинственному тупику назначения, к неизвестному, но неизбежному финалу, где они все наконец встретятся, соединятся, обнимутся и будут счастливы, вновь обретя друг друга. К тому моменту их загадочного соединения они уже очистятся, избавятся от всего мелочного, от грехов и обид, перестанут гневаться, вспоминать былое, тревожиться по мелочам и поймут, что главное – именно здесь, в их единстве; в этой их силе, которая называется семьей.
Пока она была еще в пути, в страстях и тревогах, эти свидания помогали ей вспомнить и осмыслить происходящее сейчас, а также то, что было в ее далеком детстве. Они же, не имея возможности соединить ее с близкими ранее положенного времени, подстраивают вот такие вот случайные встречи, за которые она всегда была очень и очень благодарна.
Как все же жаль, что у нее нет ни сочинительного дара, ни художественных способностей, а то она обязательно бы написала рассказ, нарисовала портреты тех, кого очень любила, и рисунки получились бы удивительными, вытканными из самых лучших материалов, украшенными самыми яркими и немыслимыми узорами из ее детских воспоминаний. Ей вдруг очень захотелось туда вернуться, там ожидало ее тихое счастье и спасение, но она знала: придется еще долго ждать, раньше положенного времени нельзя, не положено, не заберут.
