Дядя Толя был двоюродным братом ее отца. Тихим, неприметным, закрытым, заикающимся. В семье о его недуге говорили мало. Видно, все уже успели обсудить и перемолоть до ее рождения. Факты, дошедшие до Эммы, были очень скупыми: он начал говорить, как и положено, вовремя, но лет в шесть его плавная речь неожиданно для всех остановилась и он стал заикаться так, что мучительно было видеть, как он с этим борется, пытается сопротивляться, торопится, а потому получается еще хуже. Родители изыскивали самые разные способы для его лечения, но все оказывалось, в конечном счете, бесполезным. Они вдруг перестали ссориться, хотя до этого момента выясняли отношения в присутствии сына без всяких угрызений совести. Они любили друг друга, но только так, с криком и шумом, могли договориться; потом, конечно же, страстно мирились, но ребенок, к счастью, этого знать не мог.
Взрослые родственники обвиняли именно молодых родителей в недомогании ребенка, но знать ничего точно никто не мог, лечение не помогало, и тогда они даже решили съездить в деревню к знахарке. Та лечила молитвами, травами, выливала свечу в миску с водой и ничего за свои попытки не просила. Каждый оставлял столько, сколько мог. Она благодарила и провожала тихой доброй улыбкой, уголком старого, но чистого фартука вытирая слезящиеся глаза.
Бабушка утверждала, что свеча показала причину Толикиного заикания: его напугала собака, но родные не очень-то этому поверили. Однако ее травы, тихая молитва, добрая и благостная улыбка, руки в старческой гречке мальчика успокоили. Он стал заикаться меньше, но окончательно от недомогания так и не избавился. Потом его возили к травнице еще несколько раз, до тех пор, пока она не ушла из жизни, бросив своих подопечных. Ее дочка, которой был передан секрет мастерства, Толикиным родителям не понравилась сразу. В ней ощущалось одно единственное желание: поставить все на поток, заработать и обогатиться. Поток людей, однако, не иссяк. Наоборот, их стало даже больше, за визит установилась определенная плата. Не было больше теплых морщинистых рук, тихой улыбки, певучих молитв. Травница так тихо нашептывала и водила руками над головой мальчика, что он готов был уснуть сидя, рухнуть на старенький просевший диванчик, пахнущий воском, травами и ягодами. Толик расстроился, и больше они в деревушку ездить не стали. Кто-то из родных заметил, что Толику становилось лучше, потому что там он ощущал спокойствие и тепло, коих был лишен в родном доме. Может быть, именно так и было, но когда Эммочка родилась, дяде Толе было уже около двадцати пяти. Он все еще заикался, но научился справляться с недугом по-своему, они как-то примирились, научились договариваться. С Эммой он эту тему не обсуждал, она сама из-за природной деликатности не вспоминала тоже, но однажды он рассказал об эпизоде из детства:
– Я же заика и прекрасно об этом помню. Но как только забуду, речь течет плавно, без остановок. Так, я рассказал как-то стихотворение на уроке литературы классе в шестом новой учительнице. Она так впечатлилась, что решила остановиться на моей кандидатуре и отправить меня на конкурс чтецов. Хорошо, что вмешались родители: они-то знали, что заика – ненадежный кандидат на участие в конкурсе. Помню, как учительница изумилась, выслушав маму: «Как заикается? Он ни разу не остановился!». Вот такие творились со мной чудеса!
